Преступление в Орсивале

Габорио Эмиль

Вероятно, старый судья настроился на быструю и решительную развязку, и слова Лекока повергли его, как видно, в полнейшее отчаяние.

— В таком случае, — проговорил он, безнадежно махнув рукой, — лучше отказаться от нашего плана.

— Почему?

— Потому что Треморель, разумеется, не отходит от Лоранс ни на шаг.

— А я все же придумал, как выманить его из дома.

— И вы, господин Лекок, с вашей проницательностью, полагаете, что он посмеет высунуть нос наружу! Значит, вы не отдаете себе отчета в том, что с ним сейчас происходит. Подумайте:

граф в страхе. Нам-то с вами известно, что записок Соврези не обнаружат, но он этого не знает. И воображает, что, быть может, их уже нашли, что на него пало подозрение и его ищут, что полиция идет по его следу.

Лекок победоносно улыбнулся.

— Я учел это и еще многое сверх того, — ответил он. — Придумать, как выманить Тремореля из логова, было впрямь нелегко. Я долго размышлял и наконец изобрел способ — меня осенило, когда мы с вами вошли в этот ресторан. Через час граф де Треморель будет в Сен-Жерменском предместье. Правда, для этого мне придется прибегнуть к подлогу, но вы согласитесь, что у меня есть смягчающие обстоятельства. Как-никак, наша цель оправдывает средства.

Он взял перо и, не выпуская изо рта сигары, быстро набросал несколько строк:

«Господин Уилсон! Четыре банкноты в тысячу франков каждая, отданные вами в уплату, оказались фальшивыми; я обнаружил это, передавая их своему банкиру. Если до десяти часов вечера вы не посетите меня и не дадите разъяснений, я буду вынужден сегодня же подать на вас жалобу императорскому прокурору.

Реш».

— Взгляните, сударь, — произнес Лекок, передавая письмо папаше Планта. — Теперь вам ясно?

Старый судья мгновенно пробежал листок глазами и не удержался от радостного восклицания, заставившего официантов обернуться.

— Да, — сказал он, — да, в самом деле, получив это письмо, он так перепугается, что забудет все прежние страхи. Решит, что среди банкнот, которыми он расплатился, и впрямь могло затесаться несколько фальшивых, а он этого не заметил; подумает о том, что вслед за жалобой прокурору может начаться расследование, и тогда ему придется доказывать, что он действительно Уилсон, а это для него гибель.

— Как вам кажется, уйдет он из дому?

— Убежден, что уйдет, если только не сошел с ума.

— В таком случае, повторяю вам, победа за нами; единственное серьезное препятствие я только что устранил.

Внезапно Лекок замолчал. Дверь ресторана была полуоткрыта, какой-то человек заглянул в нее, но сразу же скрылся из виду.

— А вот мой подчиненный! — воскликнул Лекок и подозвал официанта, чтобы уплатить по счету. — Пойдемте: он должен ждать нас в пассаже.

В самом деле, но галерее неспешно прогуливался вдоль лавок молодой человек, одетый, как рабочий из мебельной мастерской. У него были длинные темные волосы, брови и усы цвета воронова крыла. Папаша Планта, разумеется, не узнал Зеленца. Лекок, у которого был наметанный глаз, узнал его мгновенно и даже, по-видимому, остался не вполне доволен.

— Неважно, — проворчал он, пока молодой

человек кланялся ему, — просто из рук вон плохо. Ты что же, любезный, думаешь, что достаточно изменить цвет усов — и тебя уже не узнать? Посмотрись-ка в зеркало и скажи мне: разве выражение твоей физиономии хоть сколько-нибудь переменилось? Тот же взгляд, та же улыбка! Постой ка, ты и картуз слишком сдвинул набекрень, и руки держишь в карманах как-то неуверенно!

— В другой раз постараюсь подготовиться получше, сударь, — скромно отвечал Зеленец.

— Надеюсь, но на сегодня сойдет и так. Привратник тебя не узнает, а большего и не требуется.

— А что я должен делать теперь?

— Инструкции таковы, — начал Лекок, — и постарайся не допустить никакой промашки. Во-первых, найми экипаж с хорошей лошадью. Затем заезжай в кабачок, захвати там одного из своих товарищей и отправляйся с ним вместе к особняку господина Уилсона. Там позвонишь у ворот, войдешь, но один, и отдашь привратнику вот это письмо. Скажешь, что оно крайне важное и не терпит отлагательства. После этого вы оба спрячетесь где-нибудь поблизости. Если господин Уилсон выйдет — а он выйдет, даю голову на отсечение, — пускай твой товарищ немедля мне сообщит. А ты следуй за господином Уилсоном и не спускай с него глаз. Наверняка он возьмет фиакр, а ты поезжай за ним и постарайся сесть рядом с кучером. Да смотри в оба — этот прохвост способен выскочить на ходу так, что ты не заметишь и будешь попусту гоняться за пустым фиакром.

— Хорошо, что вы меня предупредили…

— Молчи, не перебивай. По всей видимости, он направится к торговцу мебелью на улицу Святых Отцов, но я могу и ошибиться. Возможно, он велит отвезти себя на железнодорожный вокзал и сядет в первый попавшийся поезд. В таком случае садись в тот же вагон и поезжай за ним, куда бы он ни направился; постарайся лишь при первой же возможности послать мне телеграмму.

— Будет исполнено, сударь. Только вот, если придется садиться в поезд…

— Что, денег нет?

— В том-то и дело.

— Вот возьми, — Лекок достал бумажник. — Здесь пятьсот франков, этого тебе с лихвой хватит на кругосветное путешествие. Все понял?

— Простите… А что я должен делать, если господин Уилсон тихо-мирно вернется к себе в особняк?

— Дай мне закончить. Если он вернется, возвращайся вместе с ним и, как только его карета остановится перед особняком, дважды свистни, да посильней, сам знаешь. Потом жди меня на улице, но фиакр не отпускай: тебе, возможно, придется уступить его вот этому господину.

— Все понял! — ответил Зеленец и тут же исчез.

Оставшись вдвоем, папаша Планта и сыщик принялись мерить шагами галерею. Оба озабоченно молчали, как всегда бывает в решающий момент: за игорным столом никто не затевает пустой болтовни.

Вдруг Лекок встрепенулся: в конце галереи он заметил одного из своих полицейских. Снедаемый нетерпением, он побежал навстречу ему.

— Ну?

— Сударь, дичь вышла из норы, и Зеленец ее травит.

— Пешком или в фиакре?

— В фиакре.