Прежде, чем их повесят
Шрифт:
Снаряд упал где-то в Нижнем городе на хибары и покатился, подпрыгивая, взметая сломанные бревна, словно спички, оставляя за собой разрушения. Глокта моргнул и сглотнул. В ушах еще звенело, но он уже слышал чей-то крик. Странный голос — со стирийским акцентом. Коска.
— И это все, на что вы способны, засранцы? Я еще тут!
— Гурки обстреливают нас! — бессмысленно завопил Виссбрук, сжавшись на корточках за парапетом и обхватив руками голову. На плече мундира появилось пятно пыли. — Залп из катапульт!
— И не говорите, — пробормотал Глокта. Новый раскат грома
— Они снова атакуют! — на пределе голоса заревел Коска. — Солдаты — на стены! На стены!
Солдаты бросились по местам: местные, наемники, воины Союза — бежали плечом к плечу, натягивая луки, готовя стрелы, окликая друг друга в суматохе на всех языках. Коска бежал рядом с ними, похлопывая по спинам, потрясая кулаком, с ревом и хохотом и без малейшего намека на страх.
— Проклятье! — прошипел Секутор на ухо Глокте. — Никакой я не солдат!
— Да и я уже никакой, но еще могу получать удовольствие.
Глокта прохромал к парапету и выглянул наружу. Он успел увидеть сквозь дымку, как громадный метательный рычаг катапульты метнулся вверх. На этот раз дистанцию плохо рассчитали, и камень пролетел высоко над головой. Глокта поморщился от боли в шее — он запрокинул голову, следя за камнем. Снаряд с гулким грохотом рухнул недалеко от ворот Верхнего города, засыпав каменными осколками трущобы.
Над рядами гурков раздался громоподобный рев трубы: ритмичный, громкий порыв. Гром барабанов разнесся следом, словно поступь чудовищ.
— Идут! — заревел Коска. — Готовь арбалеты!
Глокта слушал, как приказ эхом прокатился над стеной, и через мгновение укрепления на башнях ощетинились заряженными арбалетами: острия стрел сверкнули на безжалостном солнце.
Громадные ивовые щиты, прикрывавшие ряды гурков, медленно, постепенно двинулись вперед, добравшись до губительной ничейной земли. За щитами гурки, несомненно, позли, как муравьи. Руки Глокты, наблюдавшего за врагом, вцепились в камень парапета, сердце стучало, как гуркские барабаны.
«Страх или возбуждение? А какая разница? Когда я в последний раз испытывал это горько-сладкое возбуждение? Может, перед открытым советом? Или во главе королевской кавалерии? Или сражаясь на турнире перед ревущей толпой?»
Щиты постепенно приближались ровным строем по перешейку. Вот осталось сто шагов, девяносто, восемьдесят. Глокта бросил взгляд на Коску, все еще улыбающегося. «Он собирается командовать?» Шестьдесят, пятьдесят…
— К бою! — проревел стириец. — Стреляй!
Над стеной пронесся дружный треск — арбалеты выстрелили дружным залпом, осыпав стрелами щиты, землю вокруг, трупы и любого гурка, который опрометчиво оставил на виду хоть часть тела. Солдаты, опустившись на колени за парапетом, начали перезаряжать, нащупывая стрелы, вертя рукоятки, потея и напрягаясь. Ритм барабанов ускорился. И стал тревожнее; щиты двигались над распростертыми телами; невеликое удовольствие для солдата за щитом смотреть
— Масло! — скомандовал Коска.
Бутылка с горящим фитилем вынеслась, крутясь, с левой башни и разбилась об ивовый щит; струйки огня жадно понеслись по поверхности. Щит стал коричневым, потом черным, задрожал, изогнулся и начал заваливаться. Из-за него с воем выскочил солдат с объятыми пламенем руками.
Горящий щит упал на землю, и за ним открылась колонна воинов-гурков: кто-то тащил носилки с камнями, кто-то — длинные лестницы, другие шли с луками, доспехами, оружием. Гурки орали свой боевой клич, подняв щиты, и стреляли по зубцам стены, лавируя между трупами. И падали лицом в землю, утыканные стрелами. И выли, зажимая раны. И ползали, и проклинали. Они молили и звали на бой. Они бежали в тыл и получали стрелу в спину.
На стенах продолжали клацать и звенеть луки. Новые подожженные бутыли с маслом отправлялись вниз. Солдаты ревели, шипели и изрыгали проклятия, другие прятались за парапетом от стрел, которые летели снизу и бились о камень или пролетали поверху, изредка находя плоть. Коска поставил одну ногу на зубец, без всякой осторожности перегнулся через край стены и, размахивая зазубренным мечом, орал что-то — но Глокта не слышал, что именно. Вокруг визжали и орали все — и защитники, и атакующие.
«Битва. Хаос. Да, помню. И что за удовольствие я находил в этом?»
Вспыхнул еще один ивовый щит, наполнив воздух вонючим черным дымом. Солдаты-гурки метнулись от него прочь, как пчелы от разрушенного улья, рассыпавшись по краю рва и пытаясь найти местечко, где можно утвердить лестницу. Солдаты на стене принялись осыпать врага кусками кладки. Следующий камень из катапульты сделал недолет и пробил длинную брешь в колонне гурков, разметав трупы и конечности.
Мимо пронесли солдата со стрелой, торчащей из глаза.
— Что со мной? — причитал он. — Что?
Через мгновение рядом с Глоктой раздался вопль: стрела попала солдату в грудь. Его наполовину развернуло, руки разжались, и стрела из лука вонзилась прямо в шею соседу — по самое оперение. Оба солдата упали к ногам Глокты, кровь хлынула на камни.
У подножия стены бутылка масла полыхнула прямо в гуще гурков, которые пытались установить лестницу. Легкий привкус жареного мяса добавился к вони гнили и дыму от горящего дерева. Люди горели, визжали, метались как безумные, сбрасывая друг друга в ров с водой — в полных доспехах.
«Умереть от огня или захлебнуться. Какой-никакой выбор…»
— Достаточно видели? — прошептал в ухо голос Секутора.
— Да.
«Больше чем достаточно».
Он оставил Коску, хрипло орущего что-то по-стирийски, и начал протискиваться через толпу наемников к лестнице. Глокта спустился на один пролет, морщась от боли на каждой ступеньке, пока встречный поток солдат неудержимо поднимался вверх.
«Кто бы подумал, что я буду радоваться, что снова иду по лестнице».
Радовался Глокта недолго. Когда он достиг низа, левую ногу уже охватила слишком знакомая смесь боли и онемения.