Прежде, чем их повесят
Шрифт:
Был бой, вспомнил Джезаль. Бой среди камней. Кто-то крикнул. Потом хруст, ослепительный свет и ничего, кроме боли. Даже думать было больно. Джезаль попытался поднять руку, чтобы ощупать лицо, — не вышло. Попытался толкнуться ногами, чтобы приподняться, — тоже не вышло. Он попробовал шевелить челюстью, со стоном и хрипом.
Язык был словно не его, а чужой, в три раза больше, будто кровавый кусок мяса запихнули между челюстями, так что было трудно дышать. Правую половину лица охватила мучительная боль. Стоило повозке качнуться, челюсти лязгали друг о друга, посылая раскаленные добела иглы в глаза, шею, в корни волос. Рот был закрыт повязкой, приходилось
Джезаля охватила паника. Тело визжало каждым кусочком. Одна рука была плотно примотана к груди; но другой рукой удалось легко схватиться за край повозки — он хотел сделать что-нибудь, все равно что; глаза опухли, сердце колотилось, воздух с хрипом вырывался из носа.
— Га… — прорычал Джезаль. — Гар-р-р… — Чем больше он пытался говорить, тем шире росла боль, и уже казалось, что лицо развалится, что череп разнесет на куски…
— Спокойно. — Перед глазами появилось лицо со шрамами. Девятипалый. Джезаль ухватился за него, и северянин сжал его руку своей лапищей. — Успокойся и слушай меня. Болит, да. Кажется, что терпеть уже невозможно, но это не так. Ты думаешь, что умрешь, но это не так. Слушай меня, потому что я был там и знаю. С каждой минутой, с каждым часом, с каждым днем будет легче.
Джезаль почувствовал, как Девятипалый, положив ему руку на плечо, аккуратно опустил его снова в повозку.
— Тебе нужно только лежать, и будет лучше. Понимаешь? Занятие простое, счастливчик.
Джезаль попытался расслабиться. Нужно только лежать. Он пожал громадную ладонь и почувствовал ответное пожатие. Боль, казалось, стала слабее. Все еще ужасно, но терпеть можно. Дыхание замедлилось. Глаза закрылись.
Ветер мчался над холодной равниной, Играя короткой травой, дергая Джезаля за изодранный мундир, засаленные волосы и грязные бинты. Джезаль не обращал внимания: что он мог поделать с ветром? Что он мог сделать вообще?
Он сел спиной к колесу и широко распахнутыми глазами уставился на свою ногу. Два обломка копья были привязаны к ноге с двух сторон и обмотаны полосками от одежды, удерживая ногу прямой до боли. Руке пришло не лучше — зажатая между двумя обломками щита, она была туго примотана к груди; пальцы на белой болтающейся ладони напоминали пухлые бесполезные сосиски.
Жалкая импровизированная попытка лечения — Джезаль никогда не видел, чтобы это помогало. Он бы посмеялся, не окажись он сам на этот раз неудачливым пациентом. Он ни за что не поправится. Он сломан, разбит и уничтожен. Останется калекой вроде тех, от которых отворачивался на улицах Адуи? Искалеченные войной, рваные и грязные, сующие культи в лицо прохожим, тянущие жадные ладони за медяками — неприятное напоминание о темной стороне военного ремесла, о которой не хочется думать?
Он станет таким же калекой, как… Джезаля обдало ледяным ужасом… Как Занд дан Глокта? Он попытался двинуть ногой и застонал от боли. Остаток жизни проходить с палочкой? Шаркающий ужас, покинутый всеми? Полезный урок, все будут тыкать пальцами и шептаться? Вот идет Джезаль дан Луфар! Каким он был многообещающим, каким блистательным; он победил в турнире, и толпа приветствовала его! Кто теперь в это поверит? Какая потеря, какой позор, он идет сюда, пошли отсюда…
А ведь он еще даже не подумал, на что теперь похоже лицо. Джезаль попробовал пошевелить языком. Его перекосило от страшной боли, но по крайней мере он успел определить, что во рту очень необычная география. Все перекосило, переплелось — все было не так, как положено. Между зубами появилась щель — казалось, в милю шириной. Губы неприятно щипало под повязкой. Разорванные, разбитые, опухшие. Джезаль превратился в чудовище.
Тень упала на лицо Джезаля, и он скосил глаза на солнце. Девятипалый склонился над ним, с громадного кулака свешивался мех для воды.
— Вода, — буркнул он.
Джезаль покачал головой, но северянин присел на корточки, вытащил из меха затычку и протянул, не слушая возражений.
— Пить надо. Чтобы было чисто.
Джезаль раздраженно схватил мех, осторожно поднес к здоровой половине рта и попытался наклонить. Мех свисал рыхлой жирной тушей. После нескольких попыток стало ясно, что попить с помощью только одной здоровой руки не получится. Джезаль откинулся на спину, закрыв глаза, и фыркнул носом. Он даже чуть не скрипнул зубами от досады, но вовремя передумал.
— Сейчас.
Джезаль почувствовал, как чья-то рука, проскользнув за шею, крепко подняла его голову.
— Га! — яростно прорычал он и чуть не начал сопротивляться, но в конце концов обмяк и смирился с позором — с ним обращаются, как с младенцем. И зачем, в самом деле, пытаться делать вид, что ты не окончательно беспомощен? Кисловатая, теплая вода сочилась ему в рот. Это было как глотать битое стекло. Джезаль закашлялся и выплюнул остаток. Вернее, попытался плюнуть — и оказалось, что это невыносимо больно. Пришлось нагнуться вперед и подождать, пока вода стечет с лица — главным образом, по шее на грязный воротник рубашки. Джезаль со стоном сел прямо и здоровой рукой отпихнул мех.
— Ладно, — пожал плечами Девятипалый, — но потом нужно еще попробовать. Надо привыкать пить. Ты помнишь, что произошло?
Джезаль покачал головой.
— Был бой. Я и вон та малышка, — Девятипалый кивнул в сторону Ферро, которая ответила сердитым взглядом, — убрали почти всех, но еще трое осталось. Ты разобрался с двумя — и очень здорово, — но в одного не попал, и он ударил тебя в рот палицей. — Он показал на забинтованное лицо Джезаля. — Сильно ударил, сам видишь, что получилось. Ты упал, а он, видимо, бил лежачего; поэтому у тебя сломаны рука и нога. Могло быть гораздо хуже. На твоем месте я благодарил бы мертвых, что там оказался Ки.
Джезаль заморгал на ученика. А он тут при чем? Но Девятипалый уже рассказывал:
— Пришел и ударил того сковородой по голове. То есть что значит ударил — размозжил череп в кашу, правда? — Девятипалый улыбнулся ученику, который сидел, уставившись взглядом в равнину. — Дерется здорово наш парнишка, хоть с виду и тощ, а? Хотя сковородку жалко.
Ки пожал плечами, словно привык жарить человеческие головы по утрам. Джезаль подумал, что слащавого дурачка надо бы поблагодарить за спасение жизни; впрочем, он еще не чувствовал себя спасенным. Джезаль только попытался произнести как можно более внятно, не муча себя, но еле слышно прошептал:
— Ак сё — охо?
— У меня бывало и хуже. — Неважное утешение. — Скоро поправишься. Ты молодой. Рука и нога заживут быстро. — Стало быть, решил Джезаль, лицо вряд ли.
— Всегда тяжело терпеть рану, и ничуть не лучше, чем первую. Я ревел как ребенок каждый раз. — Девятипалый помахал рукой перед помятым лицом. — Почти все ревут, это точно. Если это утешит.
Не утешило.
— Ак охо?
Девятипалый поскреб щетину на щеке.
— Челюсть сломана, нескольких зубов не хватает, рот порван, но мы подлатали тебя довольно быстро. — Джезаль глотнул, плохо соображая. Подтверждались его худшие опасения.