Прежде, чем их повесят
Шрифт:
Только воздух тратить
Сидя в седле, Ферро оглядывала землю. Они по-прежнему ехали вдоль темной воды, по-прежнему ветер задувал холодом под одежду, по-прежнему в нависающем небе царил хаос, и все же земля менялась. Вместо плоской, как стол, равнины появились возвышенности и внезапные скрытые впадины. Земля, где легко спрятаться, — Ферро не понравилась эта мысль. Не то чтобы она боялась: Ферро Малджин не боялась людей. Но все равно она всматривалась и вслушивалась: вдруг кто-то прошел, вдруг кто-то поджидает.
Обычное благоразумие.
Трава
Мертвая земля.
Но почему мертвая, Ферро не могла понять. Она хмурилась на извилистую равнину, на далекие холмы, на мутную и зазубренную линию горизонта. Ни движения не ощущалось на всем огромном пространстве. Двигались только они и нетерпеливые тучи. И одна птица, парящая высоко-высоко над головами, словно застывшая в воздухе, едва шевеля перьями на концах темных крыльев.
— Первая птица за два дня, — проворчал Девятипалый, подозрительно глядя вверх.
— Ну да, — проворчала в ответ Ферро. — У птиц больше разума, чем у нас. Что мы тут делаем?
— Не нашли местечка получше.
Ферро могла бы найти местечко получше — любое, где можно убить гурка.
— Говори за себя.
— А что, у тебя в Бесплодных землях осталась куча друзей, и все о тебе спрашивают? Где же наша Ферро? Смех затих с тех пор, как она покинула нас. — Девятипалый фыркнул, словно сказал что-то смешное.
Ферро ничего смешного не нашла.
— Не всех так обожают, как тебя, розовый. — И фыркнула сама. — Наверняка уже готов будет большой пир в твою честь, когда ты вернешься на Север.
— О, праздник будет хоть куда. Как только меня повесят.
Ферро задумалась на минуту, искоса поглядывая на Логена. Головы она не поворачивала — если он оглянется, она успеет отвести глаза, как будто вовсе и не смотрела. Ей пришлось признать, что большой розовый, если познакомиться поближе, не так уж плох. Они уже не раз вместе участвовали в драке, и он никогда не отлынивал. Они договорились похоронить друг друга, если придется, и Ферро доверяла в этом Логену. Выглядел он странно и говорил странно, но ни разу еще ей не довелось увидеть, чтобы он сказал и не сделал — а значит, был одним из лучших, кого знала Ферро. Конечно, лучше об этом ему не говорить и даже не подавать виду.
Пора придет, когда он подведет ее.
— Значит, у тебя никого нет? — спросила она.
— Никого, кроме врагов.
— А почему ты с ними не воюешь?
— Воевать? Война дала мне все, что у меня есть. — Девятипалый показал большие пустые ладони. — Ничего, кроме репутации и огромной кучи людей, которые горят желанием меня убить. Война? Ага! Чем лучше воюешь, тем хуже тебе будет. Я добился кое-чего, и это было приятно, но ощущения не длятся долго. Месть не греет по ночам, это точно. Хватит. Больше я не воюю просто так. Нужна причина.
Ферро помотала головой.
— Ты слишком много хочешь от жизни, розовый.
Логен улыбнулся.
— А вот я думаю, что ты хочешь очень мало.
— Не жди ничего — и не будешь разочарован.
— Не жди ничего — и не получишь ничего.
Ферро нахмурилась. Вот так всегда. Только начни разговор — окажешься там, где быть не хочется. Может, просто практики не хватает. Ферро поддернула поводья и пришпорила лошадь, отъезжая от Девятипалого и остальных, чтобы быть самой по себе.
Значит, тишина. Тишина это тупо, но честно.
Ферро нахмурилась на Луфара, сидящего в повозке, а он улыбался в ответ идиотской улыбкой — широкой, насколько позволяла повязка на пол-лица. Луфар в чем-то изменился, и эти изменения не нравились Ферро. Когда в последний раз она поменяла Луфару повязки, он поблагодарил, и это было странно. Ферро не любила слов благодарности. За ними всегда что-то таится. Ей ужасно не хотелось делать что-то, что заслуживает благодарности. Помощь другим ведет к дружбе, дружба ведет к разочарованию. И это в лучшем случае.
В худшем — к предательству.
Луфар, лежащий на дне повозки, что-то сказал Девятипалому. Северянин задрал голову и расхохотался глупым смехом, так что его лошадь испуганно прянула и чуть не уронила седока. Байяз, довольно покачиваясь в седле, с радостными морщинками у краешков глаз, наблюдал, как Девятипалый нащупывает поводья. Ферро хмуро оглядела равнину.
Ей больше нравилось, когда никто никого не любил. Так приятнее и привычнее. Это ей понятно. Доверие, товарищество, хорошее настроение — все это для нее осталось в таком далеком прошлом, что почти забылось, перешло в область неизвестного.
А кому понравится неизвестность?
Ферро навидалась мертвецов побольше других. И своими руками похоронила достаточно. Смерть была для нее ремеслом и развлечением. Но даже она никогда не видела столько мертвецов сразу. Чахлая трава была усыпана трупами. Ферро выскользнула из седла и пошла между телами. Невозможно было определить, кто с кем сражался и кто где.
Все мертвецы одинаковы.
Особенно если их уже обобрали — доспехи, оружие и половину одежды кто-то унес. Трупы лежали в спутанной куче в одном месте, в длинной тени сломанной колонны — древней по виду, разбитой и расколотой, трещины проросли травой и лишайником. На вершине сидела, сложив крылья, большая черная птица и наблюдала неморгающими глазками-бусинками за приближением Ферро.
Внизу, у щербатого камня, лежал труп огромного мужчины; безжизненная рука все еще сжимала обломок древка, под ногтями засохли темная кровь и темная грязь. Ферро решила, что на древке был флаг. Похоже, солдат ужасно заботят флаги. Ферро никогда этого не понимала. Флагом нельзя убить, флагом нельзя защититься. И все же солдаты умирают ради него.
— Глупость, — пробормотала Ферро, хмурясь на большую птицу на колонне.
— Резня, — сказал Девятипалый.
Байяз хмыкнул и поскреб подбородок.