Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Винниг Август

У нашей поездки была цель – якобы познакомить ведущие профсоюзы с возможностями для расселения в Прибалтике, чтобы затем они оказали поддержку далеко идущим германским планам колонизации. Для меня эти вопросы были не совсем в новинку. Уже в 1915 г. я присутствовал на докладе курляндского помещика и организатора колонизации Сильвио Брёдериха [10] , который он делал перед небольшим кругом гамбургских политиков. В ходе недавних своих исследований я также постоянно сталкивался с новейшими попытками немецкой колонизации.

10

Сильвио Брёдерих (нем. Silvio Brdderich; 1870–1952), курляндский помещик, который в 1905–1914 гг. попытался организовать массовое переселение немецких колонистов из отдаленных регионов Российской империи в Прибалтику, в итоге добившись миграции несколько тысяч человек. С 1916 г. он работал в русском отделе иностранного ведомства, занимался исследованием провинциальной прессы, заручившись хорошими связями в германской верхушке, в том числе с будущим рейхсканцлером Максом Баденским (нем. Maximilian Alexander Friedrich Wilhelm Prinz von Baden; 1867–1929). Cm.: Max von Baden. Erinnerungen und Dokumente. Berlin; Leipzig, 1927. S. 93f.

Наилучшее представление о мерах, предпринятых к тому моменту германской администрацией на прибалтийской территории, предоставила мне чрезвычайно познавательная беседа в Либаве с главой округа Гробин – бароном Книгге [11] . Книгге и сам был управляющим в поместье (хозяйствовал в Ганновере и в Западной Пруссии), но родился он в Курляндии и там провел свою молодость. Таким образом, у него были прекрасные данные для решения связанных с темой колонизации вопросов, а кроме того, он был немецким патриотом,

прекрасно понимавшим суть экономических потребностей своего Отечества. В тот момент еще нельзя было предположить, что война окончится столь сокрушительным для нас миром [12] . Негативные последствия удара во фланг после отхода за Марну и «клещи» под Реймсом, конечно, тогда уже были. Фронт колебался. Однако тогда еще нельзя было предугадать, что крушение уже на пороге. В августе 1918 г. я или в «Глоке», который тогда был рупором германских правых социалистов, в своем открытом письме Леону Жуо, французскому Легину [13] , или даже в специальной статье о военном положении писал, что неоспоримое превосходство противника в людских и материальных ресурсах все же будет иметь успех, германские войска будут шаг за шагом оттеснены, и что поэтому победа союзников теперь стала более вероятной. Однако я писал (причем с намерением тем самым воздействовать на принимаемые в Германии решения) и о том, что германское отступление пойдет через Бельгию, а потому одна миля за другой станут театром яростной последней схватки за оккупированные территории, а потому полная военная победа может быть достигнута только ценой полного опустошения Бельгии. Я надеялся, что такая перспектива вынудит вражескую коалицию обеспечить умеренные условия мира еще до того, как дойдет до такой финальной схватки [14] . Но даже в этом случае положению Германии как мировой промышленной и торговой державы будет нанесен страшный удар, а потому следует по возможности позволить избыточному немецкому населению выехать в те области, где оно не лишится своей немецкой национальной принадлежности. Такими землями могли стать прибалтийские страны с их способностью принять большое количество переселенцев. Исходя из этих соображений, я с самого начала положительно относился к планам немецкой колонизации прибалтийских стран.

11

Вильгельм барон Книгге (нем. Wilhelm Freiherr Knigge, 1863–1932), юнкер из нижнесаксонского рода, в 1912–1918 гг. был депутатом рейхстага от Консервативной партии, в начале Первой мировой войны некоторое время провел в кавалерийских частях на фронте, но уже в 1915 г. стал главой округа в Либаве, где и оставался вплоть до конца 1918 г.

12

Либо Август Винниг лукавит, либо вполне честно передает всю степень неадекватности в оценке общей военно-политической обстановки в ходе Великой войны даже сравнительно информированными представителями оппозиционных политических кругов Германии. Беседа с Книгге имела место в начале октября 1918 г., когда поражение Германии было очевидно. Предполагать, что победившая после столь кровопролитной войны Антанта согласится на сравнительно компромиссные условия мира с побежденными, могли только отъявленные оптимисты. В оправдание политиков и дипломатов может быть принято лишь то обстоятельство, что вплоть до 29 сентября 1918 г. военные во главе с 1-м генерал-квартирмейстером Эрихом Людендорфом (нем. Erich Friedrich Wilhelm Ludendorff; 1865–1937), фактически руководившим Верховным главнокомандованием (ОХЛ) в 1916–1918 гг., упорно отказывались признать необратимый характер поражений на Западном фронте и прямо дезинформировали руководство страны и рейхстаг. Впрочем, осознания цены поражения в Германии, даже на самых высоких уровнях командования и правительства, не было и впоследствии, вплоть до оглашения предполагаемых условий Версальского мира в начале мая

1919 г. Разработанные без участия германской делегации, они в прямом смысле повергли даже испытавшую на себе унизительные условия Компьенского перемирия Германию в шок.

13

Леон Жуо (фр. Leon Jouhaux, 1879–1954) в 1909–1947 гг. был лидером французских профсоюзов, занимая последовательно «оборонческие» позиции. Впоследствии играл крупную роль как в межвоенный период, так и после Второй мировой войны. Лауреат Нобелевской премии мира. Карл Легин (нем. Carl Rudolf Legien; 1861–1920) был лидером германских профсоюзов, правым социал-демократом, депутатом рейхстага. Его соглашение с крупнейшим магнатом Гуго Стиннесом (нем. Hugo Stinnes; 1870–1924) во время Ноябрьской революции 1918 г. стало одной из основ будущей Веймарской республики, позволив его товарищам по партии образовать коалицию с военными против большевиков и германских коммунистов. Он же организовал сопротивление Капповскому путчу в марте

1920 г., который поддерживал А. Винниг, ведь к тому времени пути бывших однопартийцев под влиянием ряда событий, в том числе и в Прибалтике, существенно разошлись. Для автора этой книги Легин превратился в имя нарицательное.

14

Получилось несколько иначе: к моменту заключения Компьенского перемирия большая часть Бельгии еще оставалась под германской оккупацией, так что до боев за Брюссель, например, дело не дошло.

И в этой связи немаловажно, что делалось в тот момент для подготовки масштабного переселения [15] . Курляндское дворянство предложило передать в распоряжение переселенцев треть своих земельных владений по ценам 1914 г. Рыцарство Эстляндии и Лифляндии подобных решений не принимало [16] . При этом в Курляндии провести выделение этих земель для колонистов было, естественно, нелегко, к тому же при этом стремились действовать так, чтобы между поместьями и колониями сохранялась экономическая взаимосвязь. Чтобы составить себе представление о состоянии сельского хозяйства, мы посетили несколько поместий. Общее впечатление сводилось к тому, что будущие поселенцы на этой обрабатываемой почти исключительно экстенсивно земле оказались бы в очень непростом положении, так что им понадобится оказывать существенную помощь. Не было водоотведения, а вследствие этого и дренажа, скот, как мне показалось, был не особенно хорошей породы, дорожная сеть по германским меркам была очень редкой, а пути в плохом состоянии.

15

Германским колонизационным устремлениям и планам способствовало обезлюдение территорий Курляндии и части южной Лифляндии в результате военных действий в 1915 г., массового беженства и вынужденного переселения местных жителей, в основном латышского, еврейского и русского происхождения.

16

Важнейшей к тому причиной было то, что Курляндия была оккупирована германскими войсками еще в мае-августе 1915 г., то есть находилась к моменту поездки Августа Виннига под контролем Германии более трех лет. Рига, ее окрестности и Моонзундские острова были заняты только в сентябре-октябре 1917 г., а большую часть Лифляндии и всю Эстляндию оккупировали лишь в конце февраля 1918 г. Таким образом, помимо разной исторической судьбы трех остзейских губерний в предыдущие столетия, даже их участь в годы Первой мировой войны существенно различалась.

В этих поездках у меня порой было время, чтобы озаботиться теми вопросами, что до сих пор не являлись предметом официального контроля или государственных усилий. Посещение одной крупной военной мастерской в Либаве позволило мне составить представление о политике военных инстанций в рабочем вопросе. Мне показалось, что ситуация отнюдь не сплошь удовлетворительная. Техническое оснащение и забота о здоровье рабочих были не на высоте. Напротив, заработная плата рабочих была ужасающе скудной. Жалованье колебалось между 5 и 6,5 марки. Для сравнения: в тот момент фунт картофеля стоил 75 пфеннигов, фунт масла 1 марку 90 пфеннигов. На военных заводах в Митаве положение было лишь немногим лучше. Мои попытки переговорить с рабочими-латышами успеха не имели, эти люди мне не верили, делая вид, что ничего не понимают.

В Риге ко мне с визитом явились несколько латышских патриотов. Я обсудил с ними будущее их страны. «Только не назад в Россию!» – говорили они. Самостоятельность? Да, по меньшей мере в административных вопросах; транспорт, валюта, экономическая политика – вместе с Германией. «Мы хотим, – говорил один из них, – скорее быть на прибалтийских холмах с германской культурой, нежели на сарматских равнинах русского варварства». То были представители имущей буржуазии; с латышскими социалистами в ходе той поездки я не встречался. Я выслушивал жалобы на суровую военную юстицию и принимал прошения и жалобы, за которые должен был замолвить слово.

В Ревеле я встречался только с той частью населения города, что имела немецкое происхождение. Наше пребывание там продлилось всего 24 часа, его хватило только на то, чтобы осмотреть порт и большую фанерную фабрику Луттера. Эта фабрика, кстати, была единственным крупным заводом, принадлежавшим частному предпринимателю, которую я видел по-настоящему работающей. Рабочие за 10-часовой рабочий день зарабатывали 12–16 марок. Куда разнообразнее было более продолжительное пребывание в Дерпте. Из всех крупных балтийских городов он был самым немецким. В Либаве, Митаве, Риге и Ревеле немецким – то есть построенным в старой немецкой манере и населенным преимущественно немцами – было только их ядро. Бедные, грязные окраинные кварталы были заполнены низенькими русскими домами, в них ни снаружи, ни изнутри не было ничего немецкого. В Дерпте нас привели на совместную трапезу с эстонцами, настроенными безусловно прогермански – это были хорошо обеспеченные горожане, ценившие в Германии прежде всего то, что она принесла с собой строгую администрацию и порядок. После еды я подсел к нескольким эстонцам и послушал, о чем они говорят. Там раздавались и некоторые жалобы, частью на устройство школьного образования, частью на чрезмерную суровость военных судов. Мне вновь сообщили о целом ряде необоснованных арестов и немыслимо крупных сроках лишения свободы, а я обещал им содействие.

В имперском ведомстве внутренних дел я, как уже упоминалось, подвел итоги моим впечатлениям и, прежде всего, призвал по меньшей мере удвоить прямо-таки нищенские заработки, а также разрешить рабочие комитеты на заводах. Я доказывал, что невозможно основывать новые государства, опираясь лишь на тонкий слой верхушки общества. Прежде всего, следует предоставить рабочим приемлемые условия существования, если только вообще желают пробудить у них симпатии к Германии. Я не оставил никаких сомнений в том, что германские профсоюзы не смогут оказать поддержку германской политике в Прибалтике, если там нельзя будет надеяться на улучшение жизни рабочих.

Поначалу я не смог выяснить, какое впечатление произвел мой отчет. Однако после моего возвращения из поездки прошло едва две недели, как меня вновь попросили отправиться в Прибалтику, причем с вполне конкретной миссией, но, к сожалению, без полномочий. На словах мне была обещана всевозможная поддержка, так что 25 октября 1918 г. я во второй раз прибыл в Прибалтику.

Я и не подозревал, насколько задержусь там.

II. Делегат к латышам

Миссия, с которой правительство принца Макса [17] отправило меня в прибалтийские страны, подразумевала, что я попытаюсь вступить в контакт с ответственными представителями эстонцев и латышей и смогу склонить их к прогерманской политике. Я счел необходимым сначала обсудить ситуацию с председателем Германской социал-демократической партии и получить от него, если возможно, некоторые контакты. На это у меня было всего несколько часов. В Берлине я отправился к доктору Давиду [18] , который тогда заседал в иностранном ведомстве. Сам-то он мало что мог мне сказать, однако передал мне множество писем рижских социалистов, где были жалобы на германскую администрацию. Доктор Давид уже смог ощутить близость краха – к политической стороне моей миссии никакого особого интереса он не выказал: говорил о «глупости и свинстве там, наверху» и советовал мне действительно основательно вникнуть в эти дела.

17

Август Винниг совершенно напрасно не оговаривает причины резких перемен в германской политике в отношении Прибалтики, возможно, полагая, что это и так общеизвестно. Если в первый раз он выезжал в Прибалтику при правительстве графа Георга фон Гертлинга (нем. Georg Friedrich Karl von Hertling; 1843–1919), то c 29 сентября 1918 г. в Германии началась так называемая революция сверху, сопровождавшаяся парламентаризацией государственного устройства и формированием первого в истории страны кабинета с участием социал-демократов. 3 октября 1918 г. во главе нового правительства был поставлен принц Макс Баденский, который намеревался добиться согласия Антанты на переговоры о мире путем отказа от политического наследия военной диктатуры во главе с генералом Эрихом Людендорфом, существовавшей в Германии до этого. В том числе перемены касались и Прибалтики, где рейхсканцлер отмежевался от идеи образования Балтийского герцогства и его вхождения в состав Германской империи, а также лишил военную администрацию большинства полномочий. Политический курс Макса Баденского подразумевал и разрыв с большевиками ради перспективы дальнейшего соглашения с Антантой и последующих совместных с ней действий против Советской России.

18

Эдуард Давид (нем. Eduard Heinrich Rudolph David; 1863–1930), один из лидеров правого крыла СДПГ и автор концепции «гражданского мира» в годы Первой мировой войны. В рамках политических реформ в Германии в начале октября 1918 г. занял пост заместителя главы иностранного ведомства. На высоких постах он оставался и в четырех последующих германских правительствах, вплоть до конца июня 1920 г.

У меня еще осталось время, чтобы съездить в как раз заседавший тогда рейхстаг, где я смог обменяться парой слов с Эбертом [19] . До того я мало имел с ним дело, хотя мы довольно часто виделись на конференциях и тому подобных мероприятиях. По мне, так он был самым симпатичным членом партийного руководства. Та манера, с которой он при Бебеле [20] смог восстановить весьма ограниченные контакты с профсоюзами, создав или посодействовав чуть ли не идеальным отношениям между партией и профсоюзами, пробудила во мне большое доверие к его политическим способностям. Я уже здесь хотел бы сказать, что это доверие я так никогда и не утратил [21] . Его избрание рейхспрезидентом было необходимостью, и я не думаю, что кто-либо еще из других проправительственных партий смог бы исполнять президентскую должность лучше, чем Эберт. Несмотря на это, о его выборе можно было пожалеть, ведь в партии Эберта заменить было не кем; там его влияние, естественно, упало, когда он стал президентом, а это не пошло на пользу ни социал-демократии, ни рейху [22] . Эберт был не доволен моей миссией, в такие-то времена. «Здесь все пошло под откос – и чего же вы там хотите?» – спросил он меня. «Чем же я здесь могу помочь?» – спросил я со своей стороны; в остальном же моя поездка оставалась в силе, а потому никаких намерений дать себя отговорить у меня не было. Однако озабочен я все же был, об этом я хотел поговорить с Эбертом. К нам поступили угрожающие сведения о подспудном брожении среди берлинских рабочих. В течение этого года рабочее движение в Берлине доставляло все больше забот. На их политических сходках воцарился до того чуждый им радикализм. Решения и резолюции почти всегда были столь экзальтированными, что их вообще нельзя было воспринимать всерьез. Теперь же я был озабочен тем, что части рабочих, источнику таких настроений, становившаяся все более напряженной обстановка шла только на пользу и побуждала проводить собрания и демонстрации, чтобы оказать давление на социал-демократическую фракцию в рейхстаге, а также изменить их тактику. В общественное обсуждение был уже вброшен вопрос об отречении кайзера. Любой ответственный человек в такой момент не мог думать об этом, исходя из абстрактных соображений, зато обязан был озаботиться практическими военно-политическими последствиями. При том состоянии, в котором находился наш испытывающий жесточайший натиск Западный фронт, я полагал возможные следствия вырванного у кайзера отречения весьма тяжелыми и опасался для рейха самого худшего, если дело дойдет именно до такого отречения. Эти опасения я и изложил Эберту. Мы бродили туда-сюда под куполом, Эберт слушал меня чрезвычайно серьезно. Я спросил, смогут ли партийное руководство и фракция выдержать натиск радикалов. Эберт был на этот счет весьма уверен и успокаивал меня, когда я прощался с ним: «Не беспокойтесь, мы не позволим, чтобы до этого дошло».

19

Фридрих Эберт (нем. Friedrich Ebert; 1871–1925) стал лидером умеренного крыла социал-демократии в ходе Первой мировой войны. В качестве своего рода компромиссной фигуры по сравнению с такими неоднозначными кандидатами, как Филипп Шейдеман или тот же Давид, смог стать первым главой правительства Германской республики 9 ноября 1918 г., а 11 февраля 1919 г. был избран рейхспрезидентом, однако еще до истечения семилетнего срока скончался 28 февраля 1925 г.

20

Фердинанд Август Бебель (нем. Ferdinand August Bebel, 1840–1913), видный деятель германского и международного рабочего движения, марксистский социал-демократ, один из основателей и руководителей германской СДПГ и II Интернационала. Неоднократно избирался депутатом: рейхстага Северогерманского союза (1867–1870), Германской империи (1871–1913), за исключением 1881–1883, а также ландтага Саксонии (1881–1891). При этом многократно подвергался гонениям со стороны властей, в том числе находился в тюремном заключении и ссылке. После отмены «Закона против вредных и опасных стремлений социал-демократии», действовавшего в 1878–1890 гг., Бабель способствовал превращению СДПГ в массовую легальную политическую организацию, представленную в рейхстаге.

21

Весьма важное признание, учитывая, что именно Эберт возглавлял Веймарскую республику в драматические для фрайкоров месяцы второй половины 1919 г., когда они, несмотря на поддержку ряда общественных организаций Германии и властей Восточной Пруссии во главе с А. Виннигом, вынуждены были отступить из Прибалтики под давлением правительства своей же страны и Антанты.

22

По конституции 11 августа 1919 г. Веймарская республика была «рейхом», как и Германская империя, как и являвшийся ее продолжением Третий рейх. Традиционный русский перевод слова «рейх» как «империя» применительно к Германии не слишком точен.