Причесывая жирафу
Шрифт:
– Значит, ты делаешь инструменты из платины и золота только потому, что ты меломан?
Бедный Зебра засопел и оторвал кусок чего-то под штанами пижамы. Он с грустью посмотрел на это. Я не знаю, что это такое, но оно было рыжим и в завитушках.
– Послушайте, - сказал он, - эти инструменты - сбережения всей моей жизни.
Я посмотрел на него. Его голос был трогательно убеждающим. Это могло быть правдой: у него очень порядочный вид, у папаши Барнаби. Внезапно, с той неожиданной внешностью, которая составляет часть шарма (другая часть была той
– Ваши сбережения?
– Да. Мы, люди цирка, неплохо зарабатываем, но не доверяем деньги банку: знаете, разное бывает. Но ведь невозможно таскать крупные суммы с собой. Тогда я нашел такой выход, который позволил хранить мне у себя все свое состояние, не рискуя, что меня могут потрясти. Ты понимаешь, сынок?
Его добрые глаза сенбернара (похожие также и на глаза Беру, это верно) убедительно смотрели на меня.
– Когда ты мне заявил, что легавые... О, простите, - исправился он, я хотел сказать флики, должны будут произвести обыск, я побоялся, как бы они, увидев инструменты, не обнаружили бы, в чем дело. Тогда спрятал их у своего двоюродного брата, у которого есть в городе лавка.
– Он вздохнул.
– А каким образом ты это обнаружил?
– Это ведь моя работа полицейского. Знаете, Барнаби, банки гораздо надежнее, чем вы думаете, у них есть бронированные шкафы, в которых ваши драгоценности будут находиться в большей безопасности.
Я бросил кларнет на кровать.
Барнаби быстро оправился от пережитого. Он сразу же схватил меня за отвороты пиджака.
– Вы говорите, что вы из полиции. Я хочу видеть доказательства.
– Нет ничего проще, - ответил я, - поднося руку к карману, чтобы вынуть оттуда удостоверение.
Проклятье! Его у меня не было! Оно исчезло!
Я решил, что потерял его во время ночных драк.
– Беру, - обратился я к нему, - я потерял свое удостоверение. Будь добр, покажи папаше Барнаби свое.
Его Благородие поднес руку к карману и не замедлил сделать такую же гримасу, что и я.
– Я тоже потерял его!
– проблеял он.
– Тут что-то нечисто, - вмешалась Лолита.
– Будь осторожен, дорогой, они хотят тебя надуть.
– Вместо того, чтобы оскорблять полицию, - сказал я, - вы бы лучше отправились и забрали бы свой оркестр, пока он цел. Около лавки образовалась паника, и соседи могут спокойно взять золотой саксофон, так же, как и окорок ветчины.
Пара, почти голая, я могу подтвердить это, устремилась к "кадиллаку", стоящему перед их фургоном.
Раз мы в Италии, я могу сказать, что подумал. Это богатство при свете луны имело что-то в себе дантевское.
12
– Как по-твоему, - спросил Толстяк, - он искренен или нет?
– Йес, месье. Вещи сделаны из металла, и больше по звуку, чем по цвету определяется состав металла.
– Исчезновение моих бумаг меня беспокоит, - вздохнул Толстяк.
– У меня в бумажнике, кроме полицейского удостоверения
Я зашатался.
– А ты не находишь странным, что мы оба потеряли свои бумаги?
– Да, - ответил он, - это пахнет черной магией.
Я окаменел.
– Что это с тобой такое?
– удивился Толстяк.
– У тебя вид как у лошади, намеревающейся переступить загадочную черту.
– Действительно, это магия, но не черная. Мы не теряли наших бумаг, Беру. У нас их просто украли. И украли с необыкновенной ловкостью. Соображаешь?
– Черт побери!
– воскликнул мой коллега (который был хоровым мальчиком, прежде чем стать отвратительным взрослым), - это Пивуникони!
– После того, как он за все время путешествия не обращал на нас внимания, он вдруг пригласил нас выпить у него пуншу, и это среди ночи! Это очень странно. Он был удивлен нашими энергичными действиями и захотел узнать, кто мы такие. И в тот момент, когда он подавал нам стаканы с пуншем, он облегчил наши карманы.
Я ничего больше не сказал. Мы побежали по просыпающемуся лагерю к фургону престижератора. Плохо выспавшиеся служащие конюшни уже работали, таская мешки с овсом и сеном.
За меньшее время, чем нужно китайцу, чтобы превратиться в корейца, мы оказались на пороге жилища мага.
Дверь тихонько колыхалась от ветра, и помещение было пусто... Не было ни Пивуникони, ни мисс Лолы! Никаких чемоданов, да и вообще почти ничего не осталось.
– Беги за машиной, Толстяк, и как можно скорей!
В то время, как он устремился на поиски машины, я стал искать в фургоне что-нибудь, но ничего не нашел. Виноваты ли в этом мои нервы? Разве я всегда не удачно угадываю? В моей коробке хороших идей все ясно, просто и логично.
Беру вернулся с парнем-чехословаком за рулем старой машины.
– Фриппегься?
– спросил он.
Я его знал, его звали Фирмия.
– Да, да, - ответил я.
– В центральное бюро полиции.
Я сел на заднее сиденье.
– Как ты думаешь, куда он смотался?
– спросил Беру.
– Не имею ни малейшего представления. Но Швейцария не так уж далеко отсюда.
– Дортисшебате?
– забеспокоился Фирмия.
– Согласен, но при условии, что ты поедешь быстро, - ответил я.
Он устремился в медленно просыпающийся Турин. Автобусы, грузовики, мотоциклы... смеющиеся люди.
Мы подъехали к центральному бюро пьемонтской полиции.
Я рассказал там, кто я такой, и попросил о свидании с шерифом полиции. Мне ответили, что он не вернулся из пригорода, так как уезжал на уикэнд в пятницу вечером вместо утра среды, и потому задержится. Мне предложили повидать заместителя шефа полиции, эту высокую личность. И я согласился.
Он оказался приветливым господином, с темными вьющимися усами и в шелковом ярко-зеленом костюме с желтыми полосами.
– Господин заместитель секретаря шефа полиции...
– начал я.