Пригласила тетенька медведя в гости…
Шрифт:
– Сейчас пойдем?
Я тяжело вздохнула:
– Думаю, сегодня надо. Только, дождемся, когда дядя Слава спать уйдет. Ни к чему его зря тревожить.
Валька деловито кивнула головой, и призадумалась. А потом, принялась рассуждать:
– Если ты говоришь, что эти непонятные граждане явились сюда неспроста, то зачем тогда? Про Веревкинский клад, в смысле, про то, что эти бандюганы его нашли, ведь никто кроме нас и не знает. Я даже Кольше ничего не говорила. Когда они разговаривали между собой, то только мы это и слышали. А Егор в это время был в отключке. Холодов отпадает. Он теперь овощ, а овощам разговаривать не полагается. А Лютов… Я не думаю, что он бы стал на суде про этот
Но, поскольку, этот вопрос и меня мучал, я проговорила задумчиво, озвучивая то, в чем сама себе признаться не хотела:
– Понимаешь, что еще меня насторожило… Борзовый мыс – это же место недалеко от того выхода, где мы с тобой тогда выбрались. Меня это настораживает. Хотя, внятных причин для конкретных опасений я пока не вижу. Про этот выход, да и вообще, про все наши находки и мытарства никто и не знает. Даже Колька не спрашивал, как нам удалось тогда выбраться. Удалось – и слава Богу, как говорится. А потом, мне интуиция подсказывает, что не зря, ох, не зря они сюда притащились. Завтра попробую дозвониться до конторы, поговорить с директором. Разрешающую бумагу-пропуск он им подписывал. Может чего и выясню. А теперь, давай готовиться. Нужно достать фонарь. Надеюсь, дядя Слава его на кухне оставил.
Валька еще посидела некоторое время в задумчивости, а потом, кивнув головой, спрыгнула с кровати, и осторожно, на цыпочках, посеменила к двери. На мои удивленно вскинутые брови, почему-то, шепотом ответила:
– Знаешь какой у дяди Славы чуткий сон… Похоже, этот дом не вносит покоя в его душу.
Я пожала плечами.
– Немудрено… Столько здесь всего случилось… Хоть у кого нервы не выдержат…
Мы осторожно, не зажигая света, спустились на первый этаж, стараясь, чтобы под нашими ногами не скрипнул пол. В большие окна дома проникал свет взошедшей луны, и расшибить носы о стены нам не грозило. На кухне мы нашли керосиновую лампу и зажгли ее. Фонаря нигде не было. Не иначе, дядя Слава, все же, унес его в свою комнату. Что поделаешь, печалька. Валентина покосилась на лампу, стоявшую на столе, тяжело вздохнула, пробурчав:
– Ну с этаким освещением мы там много не увидим…
Чтобы ее пессимизм не принял неконтролируемые размахи, я сурово проговорила:
– Мы туда не читать идем. Посмотрим, есть ли признаки того, что там кто-то побывал, и все. А это мы и с керосинкой сможем увидеть. – И заметив, как подруга с сомнением разглядывает лампу, будто пытаясь увидеть в ней что-то ей одной ведомое, я добавила: – Все… пошли… Но, если ты не хочешь, можешь остаться наверху, и покараулить вход.
Валентина округлила глаза, и во весь голос, забыв о конспирации, возмущенно выдала:
– Ага… Щас… Она, значит, тайны будет разгадывать, а я сторожить?! Ну уж дудки!!!
Я, поморщившись, поспешно приложила палец к губам, призывая подругу к тишине.
– Чего ты орешь, как отставшая от поезда?! Сама же говоришь, что сон у дяди Славы чуткий! Пошли давай, юный Шлиман 1 !
Валька обиженно надула губы, и пробурчала:
– Чего обзываешься? Если я не захотела сторожить, то меня и какой-то «шлимой» можно обзывать сразу?
Я чуть не расхохоталась, глядя на ее надутую мордашку:
1
Генрих Шлиман – Археолог-авантюрист, обнаруживший следы Трои.
– Не «шлимой», а Шлиман… Это археолог был такой в девятнадцатом веке, все Трою искал. Тоже, навроде тебя, отчаянным авантюристом был.
У подруги глаза зажглись неподдельным интересом, и она с любопытством спросила:
– Какую Трою? Это которая с конем?
Я от досады поморщилась. Затевать сейчас диспут на археологические темы не входило в мои планы. Махнула рукой.
– С конем, с конем… Я, если у тебя такой интерес к истории, тебе потом подробно расскажу. А сейчас, давай времени не тратить. Мне бы сегодня еще лечь спать не помешало. С утра опять на работу. Еще одну площадь обследовать… Лампу бери, и пойдем…
Валька тяжело вздохнула, как видно этим своим вздохом, намереваясь вызвать у меня чувство вины. Потом посмотрев на мои сердито сдвинутые брови, покорно посеменила впереди, держа керосинку перед собой, освещая путь. Мы, стараясь не скрипеть, осторожно открыли створки дверей, ведущих в комнату с печью, а уже оттуда, вошли в следующую, ТУ самую комнату, которая, по всей вероятности, была когда-то библиотекой. При этом, сердце мое учащенно забилось, словно перед первым свиданием. Воспоминания волнами стали накатывать на меня, вызывая необоримое желание взять и сбежать отсюда в свою спальню, а там, залезть под одеяло, крепко зажмурившись, и до утра не вылазить. Но я призвала себя к порядку. Не стоило ворошить прошлое. Мы только спустимся в подземный ход, чтобы убедиться, что туда никто не проник, и все, сразу же обратно!
Я присела на корточки и вдавила двумя руками на завитушки плиток, затаив дыхание, а вдруг не откроется. Хотя, сказать точно, чего я больше опасалась в эти мгновения, что подземелье откроется или, наоборот, не откроется, было очень трудно. Копаться в своих чувствах времени не хватило. Раздался негромкий скрежет, и открылся небольшой проем, из которого вниз вела узкая винтовая лестница. Мы с Валькой переглянулись. Причем, в данный конкретный момент, наши эмоции были на удивление схожими: некоторый испуг, круто сдобренный, как пересоленный суп у неумехи-повара, жаждой приключений. Валентина на выдохе проговорила:
– Ну что, пошли…?
Я только и смогла, что кивнуть ей в ответ, мол, идем, и первой ступила на лестницу, забрав от греха подальше из рук подруги лампу. О ее «ловкости» до сих пор по деревне ходили легенды. И опять же, я вспомнила, как при первом нашем «проходе» через этот ход, она зацепилась за кафельные плиты, стопочкой сложенные возле печи, чем и привлекла к нам внимание одного из бандитов. На меня пахнуло холодом, и кожа на руках тут же покрылась мурашками. Чтобы не плюнуть на все, и не вернуться, я крепко сжала губы, вцепившись в керосинку мертвой хваткой, словно она была моей последней, если не сказать, единственной надеждой на возвращение.
Спуск занял не так много времени. Валентина умудрилась даже ни одного раза не споткнуться, что я сочла добрым знаком. Мы стали медленно идти вперед, внимательно осматривая стены. Я прошептала (говорить громко, во весь голос, мне почему-то здесь не хотелось), от напряжения, едва сумев разомкнуть губы:
– Внимательно смотри на пол. Если кто-то вытаскивал некие камни из стены, то на полу должны остаться следы раскрошенного раствора, соединяющие эти камни… – Валентина закрутила головой по сторонам, будто она была у нее, как глиняный горшок на черенке лопаты, вызывая этим незамысловатым жестом у меня головокружение. Чтобы избавить себя от этого, я прошептала: – Давай… Ты смотришь справа, а я слева…