Приговор
Шрифт:
– Ты-то, надеюсь, не такой груз везешь? – усмехнулся я.
– Не-е, – возмущенно затряс бородой возчик. – У меня кайданы.
– Что?
– Кайданы. Ну, цепи, ошейники… для пленных, стало быть.
– Ах, кандалы, – понял я. – Что, неужели целый воз?!
– Так а грифонцев-то сколько? На всех еще и не хватит… Ну да не всякому и честь такая, в цепи его ковать. Кому и веревки на шею хватит, – заключил он. Я не стал уточнять, имеет он в виду, что незнатных пленников поведут в узилище на веревке, или что их просто вздернут на ближайшем суку. Второе выглядело более вероятным, ибо толку от пленных, за которых некому дать выкуп, немного. Заставить их работать на полях вместо
Я спросил возницу, бывал ли он в военных походах прежде, и что ему доводилось возить.
– Да всяко, – пожал плечами он. – Что скажут, то и везешь. ЕдУ там, пиво, муницию всякую… бывало, и трупы возил…
– Трупы? Это еще зачем?
– Ну, после боя которые. Если наша взяла и поле за нами осталось. Ездишь с похоронной командой, они наших собирают, на подводу складают, ну а потом всех в ямы, вестимо… Бывало, некоторые шевелятся еще, ну а все одно такие, что ни один лекарь не возьмется – ну и их тоже туда…
– Заживо? В яму?
– Не, зачем заживо – что мы, звери, что ли… Вы прям как эти, не приведи господи, конечно – везешь его, бывало, вместе с покойничками, а он – куда ты, мол, меня… Куда-куда, в братскую могилу, говорю. "Так я ж еще не умер!" "А мы еще и не доехали…" И верно, я уж не хуже лекарей глаз наметал – пока довезешь, пока прочих в яму покидают, глядишь, уже и эти отошли… Ну, бывало, конечно, и такое, что все уже в яме, а какой-нибудь один все живой. Стоять-ждать тоже неохота. Говорю ему – ну ладно, выживешь ты, а без рук-без ног жить хочешь ли? Когда даже поссать сам не сможешь, а просить надо, чтоб тебе хрен из штанов достали, а потом обратно заправили? Нет, говорит, лучше уж так! Ну, тюк его по темечку, и в яму…
Я еще некоторое время поддерживал разговор с возницей о военных буднях, дабы вернее затесаться в колонну и, когда войско, наконец, станет лагерем, оказаться внутри периметра. И вот, без всякого ожидавшегося мною сигнала горна, голова колонны свернула с дороги направо, в сторону холмов; еще несколько минут пути по сухо шуршащей выгоревшей траве – и, очевидно (здесь, в обозе, этого не было слышно, но можно было понять по действиям двигавшихся впереди), была отдана команда о привале.
Несмотря на то, что значительную часть столь крупного войска наверняка составляли новобранцы, лагерь был разбит довольно-таки споро, без лишней суеты и путаницы. Солдаты, которым надлежало нести караул в первую часть ночи, быстро оцепили периметр достаточно большого квадрата, внутри которого уже росли ряды шатров. Вся процедура, включая выгрузку палаток с повозок, заняла не больше четверти часа; сумерки еще не успели дотлеть до конца. Бойцы разожгли костры, прикрыв их плотными тентами со стороны дороги; командиры явно не хотели привлекать лишнее внимание к войску.
Большой шатер командующего, как водится, был возведен в самом центре лагеря, и мы с Эвьет, спешившись, направились туда. У меня не было уверенности, когда лучше искать аудиенции графа – сейчас, когда он утомлен с дороги, или с утра, когда его будут поглощать заботы о новом дне пути – но, рассудил я, если нас не примут сейчас, утром попытаемся снова. Поначалу мои подозрения подтвердились: вокруг командирского шатра
– Да, – вмешалась Эвелина, – мой вопрос касается хода кампании. Передай графу, что его хочет видеть баронесса Хогерт-Кайдерштайн!
Караульный покосился на нее, как на досадную помеху, и вновь перевел взгляд на меня.
– Это правда, – пришлось подтвердить мне, – эта юная особа действительно баронесса Хогерт-Кайдерштайн.
– Так это _у нее_ вопрос к командующему? – презрительно сдвинул брови к переносице капрал. – Здесь, если вы еще не заметили, действующая армия, а не детская комната. Ступайте-ка подобру. Кстати, кто вас вообще пустил на территорию лагеря?
В этот момент мимо нас в сторону шатра прошел некий рыцарь, сопровождаемый оруженосцем, который нес шлем и латные рукавицы, и каким-то плюгавым человечком в черном гражданском платье. Солдаты не только не попытались их остановить, но, напротив, вытянулись "на караул".
– Ваше сиятельство! – мгновенно сориентировалась Эвьет.
Рыцарь обернулся через плечо. В тусклом сумеречном свете, разбавленном отблеском ближайшего костра, я различил короткую стрижку, глубокую вертикальную морщину (а возможно, и шрам) на лбу, черный прямоугольник усов и резко очерченный подбородок. Глубокие глазные впадины, затопленные тенью, казались двумя омутами.
– Да? – бросил он, оставаясь в позе человека, который остановился лишь на миг и готов идти дальше.
– Я – Эвелина-Маргерита-Катарина баронесса Хогерт-Кайдерштайн, – поспешно представилась Эвьет. – Дочь вашего вассала Густава-Александра…
– И? – перебил граф, переводя взгляд на меня и явно рассчитывая услышать разъяснения от взрослого мужчины. Я взял Эвелину за руку: "Позволь мне".
– Дело в том, милорд, что три года назад замок ваших верных вассалов Хогерт-Кайдерштайнов был атакован превосходящими силами грифонцев. Защитники замка, не исключая женщин и слуг, – я решил, что некоторое преувеличение не повредит, – сражались храбро и отчаянно, но силы были слишком неравны. Грифонские негодяи захватили, разграбили и сожгли замок, не пощадив никого, кто был внутри. Эвелина – единственная, кому чудом удалось выжить…
– Это печально, – вновь перебил Рануар. – То есть, разумеется, не то, что она выжила, а то, что погибли остальные. Но такова война. Я сам потерял двух кузенов. Так что вы хотите?
Несмотря на его сухой тон, я почувствовал надежду: граф, похоже, не подвергал сомнению личность Эвелины. Впрочем, это пока. Но, может, как раз сейчас, когда его мысли заняты походом, он просто подмахнет нужную грамоту, не задумываясь об изложенных Штурцем соображениях?
– Поскольку имение баронессы полностью разорено, и она осталась без средств… – начал я и опять был перебит:
– Сожалею, но, если вы приехали просить денег, вы проделали путь напрасно. Война требует слишком больших расходов, чтобы я мог позволить себе благотворительность. И вообще, хозяйственными делами ведает мой мажордом.
– Но позвольте! Ваше сиятельство! Простите, если мои слова покажутся вам дерзкими, – торопливо оговорился я, ненавидя себя за это расшаркивание, – но разве долг сеньора не обязывает вас позаботиться о дочери ваших верных…
– Разумеется, – Рануар положительно не был настроен дослушивать фразы до конца. – Обратитесь к моему секретарю, – короткий жест в сторону плюгавого, – он напишет письмо для матери настоятельницы, а я подпишу.