Приговор
Шрифт:
Своими соображениями я поделился с Эвелиной.
– А ты уверен, что это войско здесь уже прошло? – осведомилась она, с беспокойством глядя на запад.
– Да. Иначе мы видели бы скот. Истребительный отряд, может, и прирезал для своих нужд овечку-другую или несколько кур, но с коровами действительно не связывался. А поскакал дальше творить то же самое в следующих деревнях, оставив скотину пастись до подхода основных сил. И эти силы достаточно велики, чтобы загрести всю местную живность без остатка. Хотя я понятия не имею, откуда на юге крупная грифонская армия. Карлу сейчас надо думать не о мести за Лемьеж, а об обороне своих главных земель. И почему разгром этого экспедиционного корпуса не доверили Рануару? Едва ли Карл мог перебросить сюда больше шести-семи тысяч, дальнейшее ослабление его основных сил фактически открывает Ришарду прямую дорогу на Греффенваль… Ладно, темнеет уже. Придется нам снова обустраиваться на
– Да… но сначала все-таки подожжем село.
– Не боишься сорвать стратегическую операцию Льва, вспугнув грифонцев раньше времени? – усмехнулся я.
– Все равно, – мотнула головой Эвьет после короткой паузы. – План, по которому тех, кого должны защищать, бросают на растерзание врагу – это не тот план, которому я стану помогать. Чей бы он ни был. Мы должны предупредить те деревни, что впереди.
– Пять часов форы для мобильного конного отряда – это очень много, – возразил я. – Для тех деревень, откуда могли бы заметить огонь и дым, предупреждение уже запоздало. А остальные – слишком далеко.
– Наверное, ты прав, – вынуждена была согласиться Эвьет. – И все же, если есть хоть самый призрачный шанс…
– Шанс кого-то спасти действительно призрачный, – перебил я, – а вот шанс, что пожар привлечет нежелательное внимание к месту нашего собственного ночлега, вполне реальный. А ехать куда-то еще уже слишком поздно.
На сей раз пауза перед ответом Эвелины затянулась дольше.
– Да, – признала она наконец, – это резонно. Что ж, тогда нам остается только подыскать подходящую полянку в лесу.
Учитывая стремительно накатывавшуюся ночь, делать это следовало быстро. Фактически мы лишь заехали в лес так, чтобы нас не было видно с дороги (в том числе и при свете утреннего солнца), и расположились на первом же ровном, заросшем травой пятачке под сенью какого-то старого дерева (в густеющем мраке я даже не разобрал, какого именно).
Проснуться летним солнечным утром в лесу от пения птиц – это, право же, далеко не самое худшее пробуждение, что бы ни думали на сей счет вельможи и богачи, продирающие глаза на толстой пуховой перине под тяжелым и душным балдахином. Тем более что для здоровья жестковатая постель из травы и первых опавших листьев куда полезнее всех этих мягких стеганых омутов. Но бодрящий лесной воздух взбадривает заодно и аппетит, а у нас во рту не было ни крошки с прошлого полудня (да и ту снедь, что мы раздобыли тогда в придорожной деревеньке, можно было назвать полноценным обедом лишь при неумеренном оптимизме). Хорошо было Верному: он пощипывал сочную лесную траву и не понимал наших проблем. Я склонялся к мысли все же пошарить по погребам мертвого села – вероятность, что солдаты успели нагадить и там, была минимальна, хотя в подполы они наверняка спускались, дабы удостовериться, что там никто не прячется – однако Эвьет решительно заявила, что пойдет на охоту. Прежде во время нашего путешествия она лишь подстреливала ту добычу, которая, можно сказать, сама шла в руки, однако теперь собиралась предпринять целенаправленную охотничью экспедицию.
Я, однако, не мог ее сопровождать. Лес выглядел слишком густым, чтобы ехать через него на лошади, к тому же конный охотник без собак только распугает всю дичь. Оставить Верного привязанным к дереву тоже было нельзя – никто не поручился бы, что здесь нет волков или иных опасных существ (не обязательно четвероногих). Можно было, конечно, прогуляться до какой-нибудь конюшни в мертвом селе, но опять-таки неизвестно, кто может проехать через это село в ближайшие часы… И к тому же, как безапелляционно заявила Эвьет, у меня нет охотничьих навыков, а стало быть, я способен распугивать дичь не хуже Верного. Я вынужден был согласиться, что мне придется остаться с конем, хотя мне это и не нравилось. Не из глупой гордости, конечно, а из опасения насчет девочки и хищников – причем в первую очередь тех, что не четвероногие.
– Дольф, я три года охотилась одна в лесу, – улыбнулась Эвелина.
– Тот лес ты хорошо знала. Этот – нет.
– Следы везде выглядят одинаково. Если здесь и есть разбойники, я обнаружу их гораздо раньше, чем они – меня. Когда приучаешься читать следы мягких лап, отпечаток башмака бросается в глаза с десяти ярдов, – и, не успел я заметить, что ее сапоги оставляют не менее заметные следы, как Эвелина деловито принялась разуваться. – Присмотри заодно и за ними, – вновь улыбнулась она, ставя обувь на землю. Хотя я не возражал, она – как видно, помня мои слова о том, что пристало и что не пристало баронессе – пояснила: – Это не только из-за разбойников. Залог успешной охоты в том, чтобы максимально уподобиться своей дичи.
– Хорошо сказано, – оценил я. – Сама придумала?
– Вообще-то из отцовской книги вычитала, – честно призналась Эвьет. – "Сочинение об искусстве
– Ладно, – улыбнулся я. – Иди, гроза лесной дичи, надеюсь на тебя от всего желудка. Но, – добавил я серьезно, – если вдруг все же нарвешься на каких-нибудь типов – пожалуйста, не геройствуй. Говори, что у меня полно денег, и веди их прямиком сюда. А уж я им устрою горячий прием, – я похлопал по куртке с той стороны, где лежал огнебой.
– Непременно.
Эвьет отсутствовала достаточно долго, чтобы я начал беспокоиться – тем более что заняться мне было, в общем-то, нечем, а время в таких случаях тянется медленно. Я старался занять его размышлениями на отвлеченные темы – например, о том, каковы же все-таки стратегические планы обоих кандидатов в доминантные самцы и у кого из них больше шансов перегрызть глотку сопернику (а заодно и многим тысячам сподвижников оного) – однако в голову мне то и дело лезли иные мысли. Например, о том, что четвероногих хищников все-таки тоже не стоит недооценивать, даже и в сытное летнее время. Животные нападают не только от голода. Они могут защищать территорию или детенышей, рассматривая в качестве угрозы простое пересечение невидимой человеком границы… Но уж не Эвьет этого не знать, раздраженно напоминал я себе. Однако даже трехлетний опыт выживания дает лишь ограниченное знание, возражал себе я. Предположим, в том лесу не было медведей, а в этом есть… Ее знания не только из личного опыта, вновь одергивал я себя. Она читала книгу профессионального охотника, что-то ей рассказывали отец и брат… Да, но одно дело – умозрительное знание в теории… А еще в незнакомом лесу можно запросто забудиться. Но уж по сторонам света-то она сможет сориентироваться, тем более в солнечный день, а значит, и выйти к северной границе леса тоже. А там уже ориентир – мертвое село. И вообще, она говорила, что хорошо чувствует направления… А еще можно пораниться, поскользнуться, оступиться и подвернуть или даже сломать ногу – человек ведь обладает таким несовершенным телом, способным покалечиться буквально на ровном месте, даже убиться насмерть, упав всего лишь с высоты собственного роста… Да-что-за-черт-в-конце-концов!!! С каких это пор я беспокоюсь о ком-то, кроме самого себя?! И, по сути, даже больше, чем о самом себе – не в том, разумеется, смысле, что мне не мила жизнь и я готов ею ради кого-то жертвовать (это абсолютно исключено), но просто, когда я иду по лесу сам, то не думаю каждую минуту, что могу повредить ногу или нарваться на медведицу с детенышем… Увы, ответ на вопрос "с каких это пор" был мне известен достаточно хорошо. Нет, не с самого момента моей встречи с Эвьет. Тогда я хоть и ощутил сочувствие к ней, но оно было вполне абстрактным. С таким чувством проходят мимо больного животного, вовсе не собираясь, однако, лечить его и кормить. Но по мере того, как я узнавал личность Эвелины… Наверное, подобное происходило и с моим учителем. Сначала ему действительно был просто нужен ассистент, чтобы мыть реторты, подавать инструменты, следить за песочными часами во время опытов, помогать монтировать экспериментальные установки – и не более чем. Но потом снисходительное сочувствие сменилось уважением и дружбой, которая возможна только между равными, несмотря на разницу в возрасте и знаниях. История повторяется? Не хотел бы я, чтобы она и в самом деле повторилась…
– Дольф!
Я вздрогнул. Эвьет появилась совсем не с той стороны, откуда я ее ждал, и притом, в очередной раз, совершенно бесшумно. М-да, не хотел бы я оказаться на месте ее дичи!
Даже если эту дичь зовут Карл Лангедарг.
В первый миг я обрадовался, что она, наконец, благополучно вернулась, но тут же испытал и разочарование: никакой добычи при ней не было. Однако девочка улыбалась во весь рот, и я понял, что в очередной раз ее недооценил.
– Я завалила кабанчика, – подтвердила она мою догадку. – Пыталась тащить, но он тяжелый. Идем скорей, пока его еще кто-нибудь не съел.
Она взяла свои сапожки, но обуваться явно не торопилась и понесла их в руке; я пошел следом, ведя Верного в поводу. Низко нависавшие ветки исключали верховую езду, но, по счастью, совсем уж непреодолимых зарослей на нашем пути не было, и пройти с конем мы все-таки могли. Минут через сорок мы добрались до добычи – пока еще и в самом деле не тронутой никем крупнее муравьев.
– Ого! – воскликнул я, оценив размеры "кабанчика".
– Да он молодой еще совсем, – без всякого кокетства откликнулась Эвелина. – Они вдвое больше бывают. Видишь, даже клыки еще толком не выросли.