Приговор

Нестеренко Юрий Леонидович

Но почему она говорит об этом таким тоном, словно признается в постыдном грехе?

– Ничего страшного, – ответил я. – Верный умеет. Держись за его седло, и все будет в порядке.

– А… мы сильно торопимся?

– Тебе виднее, – пожал плечами я уже с некоторым раздражением. – Это ведь тебе надо попасть… туда, куда мы направляемся, – неопределенно закончил я, вспомнив, что братья могут нас слышать, и ни к чему оповещать их о цели нашего путешествия.

Хотя вообще-то поездка к графу Рануару была моей идеей, но сейчас это уже было неважно.

– Ну… да, – согласилась Эвелина, потупив взор, и добавила совсем тихо: – Просто, понимаешь, Дольф… я не боюсь окунаться у берега, и плавать на лодке тоже… но вот при мысли, что я в воде, и подо мной большая глубина…

– Ясно, – вздохнул

я. Вообще-то в страхе перед глубиной у человека, не умеющего плавать, нет ничего необычного. Но после всех испытаний, которые благополучно пережила Эвьет, мне уже начинало казаться, что она вообще лишена слабостей.

– Но если надо, я готова! – поспешно добавила она, словно прочитав мои мысли.

Не сомневаюсь. Но страх – плохой помощник, даже когда его давят усилием воли. Она может запаниковать, нахлебаться воды, у нее может случиться судорога – а там руки соскользнут с седла и… А я даже не уверен, что смогу вовремя оказать ей помощь. Спасать утопающих мне еще не доводилось.

– Ладно, – согласился я. – Может, нас действительно поднесет ближе к берегу.

Братья тоже явно не собирались прыгать в реку. Тоже не умели плавать? Вряд ли. Скорее, не хотели расставаться с чем-то, что помешало бы им плыть. Мечи их были не настолько большими и тяжелыми, чтобы создать проблему. А вот не скрывались ли под их грубыми рубахами простолюдинов кольчуги? Присмотревшись повнимательней, я пришел к выводу, что так оно и было. Их туловища выглядели толще, чем должны были быть, исходя из общей анатомии их тел. Что ж, по нашим временам не такое необычное явление, тем более что у них и мечи имелись. Возможно, они успели послужить в одной из армий, а возможно, раздобыли все это иным способом. Я сам как-то видел крестьянина, пахавшего землю самодельной сохой с прилаженным в качестве сошника рыцарским мечом. Крестьянин был слишком беден, чтобы купить себе нормальный инструмент, а трупов ныне по полям валяется немало, попадаются и в полном вооружении – те, кого не обобрал догола победитель, возможно, потому, что получил смертельную рану сам. Что самое смешное – такой меч стоил куда дороже, чем крестьянская соха, но тот мужик или не догадывался об этом, или боялся продавать аристократическое оружие, дабы не быть обвиненным в убийстве его владельца…

Но почему, интересно, эти двое прятали свои доспехи под рубахами? Не иначе – чтобы не привлекать лишнего внимания к грузу. Покойный торговец был рисковым человеком, а прежде всего он был скупым. Вместо того, чтобы нанять дополнительную охрану, он постарался сделать свою повозку как можно менее интересной для налетчиков. Но гибель пришла не оттуда, откуда он ожидал… Что он все-таки вез – оружие? Доспехи? Судя по тому, как быстро это все ушло ко дну, металла там было преизрядно… И вооружение братьев в этом случае тем более не удивительно.

А любопытно, почему, в таком случае, торговец – в отличие от длинноволосого парня, который явно опасался именно лангедаргцев – равно не хотел встречаться с солдатами ни одной из сторон? Если одна из них была для него союзной, он не только не должен был ее бояться, но даже мог просить ее бойцов об охране… Впрочем, он был прав, конечно. Это только в теории, и притом – очень наивной теории, армия есть единый организм, подчиненный общей цели победы над врагом. Едва ли это было так даже в начале войны, и уж тем более это не так на двадцать первом ее году. Солдатам одного полка нет никакого дела до чьих-то там договоренностей с командиром другого. Если они захотят что-то реквизировать для собственных нужд, не заплатив ни гроша, они это сделают, а если ограбленный станет грозить жалобами, так его и вовсе не отпустят живым. Да и была ли у торговца вообще охранная грамота, подтверждающая, для кого он везет свой груз? Весьма вероятно, что нет. Ведь, попадись он с этим документом противоположной стороне – все трое прожили бы ровно столько, сколько требуется, чтобы завязать петлю и перекинуть ее через крепкий сук…

Так или иначе, подобные попутчики для путешествия на плоту мне не нравились. Тот из братьев, что не позволил прыгнуть в воду второму – вероятно, старший – угрюмо посмотрел на меня в ответ. Затем подошел к лежавшему на окровавленных досках паромщику.

– Помер,

что ли? – осведомился он, обращаясь не то ко мне, не то к недвижному телу.

– Да, – коротко ответил я.

Бородач, не говоря ни слова, ногой спихнул труп в воду. Я запоздало подумал, что надо было вытащить мои сантимы из кармана мертвеца.

– Его надо было похоронить! – не выдержала Эвьет.

– Тебе охота по жаре с мертвяком плавать? – пожал плечами тот. – Вишь, уже сейчас припекает, а еще полудня нет.

Хоть он мне и не нравился, а в данном случае был прав. Я, впрочем, не стал признавать это вслух, дабы этот тип не решил, что я ему поддакиваю.

В молчании мы дрейфовали по течению на запад. Нам с Эвьет не хотелось вести разговоры в присутствии посторонних ушей, братьям, возможно, тоже – или же им просто не о чем было говорить. Я мысленно перебрал несколько вариантов превращения нашего плота в управляемое судно и был вынужден все их отвергнуть. Отломать несколько досок настила и использовать их в качестве весел? Они слишком толстые и прочные и слишком хорошо приколочены; пытаться выламывать их с помощью мечей – значит сломать мечи. Поставить парус? Его можно было бы сшить из одежды нескольких человек, но нечем; к тому же не из чего сделать мачту с реем – одной жерди для этого не хватит. Самой интересной идеей, посетившей меня, была полная переделка ворота: если бы приделать к его оси лопатки, сделав их из тех же досок настила, и расположить ось под углом, так, чтобы лопатки доставали до воды, но в то же время рукоятки ворота при вращении не упирались в настил – получится что-то вроде мельничного колеса, вращая которое за рукоятки, можно плыть. А ведь, пожалуй, подобными колесами можно снабдить речные и даже морские суда, и в отсутствие попутного ветра приводить их в движение силами специально взятых на борт лошадей… Но, разумеется, без инструментов я мог предаваться лишь теоретическим размышлениям о конструкциях подобного рода.

Впрочем, после полудня нужный нам правый берег как будто бы начал приближаться, но не успел я порадоваться этому обстоятельству, как впереди показалось устье какого-то притока Аронны, также все еще довольно полноводного после дождя – и, естественно, его течением нас вновь отнесло влево.

Теоретически вдоль Аронны должно было располагаться не так уж мало жилья, но берега, мимо которых мы проплывали, демонстрировали почти полное безлюдье. Лишь один раз мы миновали крестьянок, стиравших белье у полуразвалившейся пристани, но они ничем не могли нам помочь. Затем впереди забрезжил шанс в виде мужика, рыбачившего с лодки.

Братья принялись в два голоса громко звать его. Рыбак, посмотрев в нашу сторону, вытащил из воды свой примитивный якорь (камень на веревке) и взялся за весла. Его лодка была достаточно велика, чтобы вместить всех нас, кроме, конечно, Верного – но тот вполне мог доплыть до берега своим ходом. Но каково же было наше разочарование, когда мы поняли, что рыболов гребет не к нам, а в прямо противоположном направлении! Впрочем, его желание оказаться подальше от вооруженных незнакомцев (тем паче что одежда братьев была в крови; нам с Эвьет, к счастью, удалось почти не запачкаться) тоже можно было понять. Братья стали звать его еще громче, теперь уже не завлекая обещаниями заплатить за перевоз, а грозя переломать руки и ноги, если он не подчинится, что было, конечно же, вдвойне глупо и возымело закономерный обратный эффект. Убедившись, что все напрасно, Жакоб зло плюнул в воду и отвернулся, но второму брату этого было явно недостаточно, и он принялся во весь голос крыть рыбака самыми непотребными словами.

– Эй! – возмутился я. – Держи себя в руках! Здесь девочка!

– А мне плевать, девочка или мальчик, – огрызнулся тот. – Кто ты такой, чтобы мне рот затыкать?

– Тот, кто может заткнуть его тебе навсегда, – холодно ответил я, демонстративно кладя руку на рукоять меча. У меня он, кстати, был длиннее, чем у братьев, что в отсутствие щитов теоретически давало мне преимущество – и я надеялся, что они это осознаЮт. Ибо на самом деле драться на мечах я вовсе не собирался, да и вообще конфликт был мне не нужен – но поставить на место зарвавшегося хама стоило, а по-хорошему подобная публика не понимает. И то, что я ему сказал, было чистой правдой.