Приговор

Нестеренко Юрий Леонидович

Не то чтобы я был принципиальным противником подаяния – уж к этому моя биография никак не располагала. Но, во-первых, лишних денег у меня не было. А во-вторых, когда в безлюдной местности вас пытаются остановить незнакомцы, соглашаться – верх глупости, как бы невинно они ни выглядели. В этих травяных зарослях вполне могут прятаться и взрослые бандиты, выставившие подобную приманку…

Поэтому я лишь сжал каблуками бока Верного, побуждая его ускориться. Мальчишки, однако, стояли у нас на пути и продолжали гнусавить свое, словно не видели несущегося прямо на них коня.

– Прочь! – крикнул я и махнул

для ясности рукой. – В сторону!

Тот, что в середине, дернулся было отбежать, но двое других схватили его за руки, растягивая их в стороны и принуждая остаться. Я успел заметить, как он побледнел и крепко-крепко зажмурился – от передних копыт Верного его отделяло уже меньше двух ярдов. В следующий миг конь взвился в воздух и с легкостью перемахнул через живую преграду. Эвьет коротко вскрикнула, крепче вцепляясь в мой пояс – должно быть, прежде ей не доводилось совершать такие полеты. Восклицание, впрочем, явно было восторженным, а не испуганным.

Мы помчались дальше, не снижая темпа. Прилетевший сзади камень, чудом не задев Эвьет и меня, ударился в седельную сумку. Я оглянулся через плечо. Один из мальчишек грозил нам кулаком, другой, кажется, сжимал в руке еще один камень. Впрочем, расстояние было уже слишком большим для броска.

– Пристрелим! – тем не менее, крикнул я, адресуясь не столько маленьким мерзавцам, сколько их вероятным сообщникам. Эвьет в подтверждение моих слов повела из стороны в сторону арбалетом, который, правда, не был заряжен. Троица сочла за благо поскорее скрыться в высокой траве.

Еще пару раз я оглядывался назад, но преследовать нас никто не пытался. Я совсем уже было успокоился, как вдруг Эвьет воскликнула:

– Ты видел, Дольф?

– Что? – я принялся озираться по сторонам.

– Много следов на дороге. И кровь. Только что проехали.

– Кровь? Свежая?

– Вроде засохшая… вот еще!

Теперь уже и я различил бурые пятнышки в пыли под копытами. Читать следы из седла быстро скачущего коня не слишком-то удобно, но, когда заранее знаешь, куда смотреть, задача упрощается. Рядом с пятнами видны были отчетливые отпечатки подкованных копыт. Всадник ехал в том же направлении, что и мы, и, должно быть, не раньше сегодняшнего утра.

– Его лошадь ранена, – уверенно заявила Эвелина. – Видишь, шаг сбивается. Правая передняя нога… и, возможно, не только.

– Лошадь? Не он сам?

– Ты у нас лекарь, Дольф. Ты можешь отличить на вид лошадиную кровь от человеческой?

– Увы, нет.

– А я тем более ничего не могу про него сказать, пока он на землю не ступил… Вижу только, что лошади его все хуже. Вот, видишь – ее вообще вправо повело!

– Или он сам решил с дороги свернуть, – теперь кровь была видна на сухих стеблях травы справа, и ее было больше, чем на дороге, где, наверное, ветер уже припорошил пылью мелкие брызги. – Гм, конь это или всадник, а с таким кровотечением он долго не протянет. Уже не протянул, точнее. Сколько, по-твоему, этим следам – часов пять?

– Может, и меньше. Давай поедем следом – может, его еще можно спасти? Ведь это, наверное, один из наших.

На миг я задумался. Для меня, разумеется, йорлингисты были ничуть не более "нашими", чем лангедаргцы, и смерть кого-то из них сама по себе едва ли могла меня расстроить. Однако резон в предложении Эвелины

был. Если этот человек еще жив – с него можно получить плату за медицинскую помощь. Если мертв – разжиться чем-нибудь из его припасов. Если, конечно, его еще не успели обобрать. Возможен, правда, и такой вариант, что мы найдем лишь мертвую лошадь. Что ж – если она пала недавно, то ее мясо вполне съедобно, хоть такое блюдо и не в обычаях Империи.

Главное, однако – это не разделить участь того, кто оставил следы. Ведь придется сворачивать в эту травяную гущу, местами достигающую чуть ли не трех ярдов в высоту. Там может скрываться все, что угодно. Но от места, где нас пытались остановить мальчишки, мы уже отъехали больше чем на милю. Если там и впрямь была засада – она не могла столь же стремительно переместиться сюда, а две разных банды на таком близком расстоянии промышлять не могут…

Я решился и натянул поводья, разворачивая Верного туда, где косо уходил в траву кровавый след. "Заряди арбалет и держи наготове", – велел я моей спутнице прежде, чем мы углубились в шуршащие заросли.

Двойной след – судя по всему, тот, кто истекал кровью, получил раны и слева, и справа – постепенно отклонялся от дороги, затем начал петлять: не то конь совсем изнемог, не то всадник уже плохо понимал, куда правит. Я понял, что мы вот-вот увидим развязку. И действительно, не прошло и минуты, как Верный остановился, едва не наступив на лошадиный круп.

На примятой траве лежала на правом боку явно породистая белая кобыла. Сейчас, впрочем, казалось, что она не белой, а небывалой бело-красной масти: несчастному животному нанесли полдюжины колотых ран с одной только левой стороны, а, судя по запекшейся уже крови, натекшей на траву из-под правого бока, там дело обстояло не лучше. Теперь кровь больше не текла, и ползавшие по телу мухи подтверждали то, что было и так очевидно.

Всадник тоже был здесь; это был воин в пластинчатом доспехе и круглом рыцарском шлеме, с мечом в ножнах, но без щита, наручей и поножей. Вне поля боя мало кому охота таскать на себе полное вооружение, особенно в летнюю жару… вот только поле боя теперь везде. Он лежал, так и не выбравшись из-под придавившей его ногу туши. На его доспехах я крови не видел, на черных штанах тоже – впрочем, ее там можно было и не заметить. Я еще раз оглянулся по сторонам и прислушался, а затем спрыгнул на землю.

Я снял с лежавшего шлем, увидев молодое лицо и слипшиеся от пота волосы, и пощупал пульс на шее. Пальцы ощутили частое, но совсем слабое биение. В сочетании с восковой бледностью (пятна сажи резко выделялись на изжелта-белой коже) и синюшными губами диагноз не вызывал сомнения – обширная кровопотеря. Так, куда он ранен? Доспехи вроде целы… Я внимательно осмотрел левую ногу, теперь уже обнаружив на штанине пятна крови. Его или лошадиная? Очевидно, и та, и та. Две колотых и одна резаная рана, но неопасные, кровотечение уже прекратилось – наверняка дело не только в них. Хорошо бы узнать у него самого, прежде, чем тащить его из-под лошади. Я быстро пошарил в его седельной сумке, нашел флягу, поболтал возле уха – хорошо, вода есть, не придется расходовать нашу, вытащил пробку, смочил ему лоб и виски, похлопал по щекам. Он слабо застонал, но в себя не приходил. Ладно, придется использовать нюхательную соль…