Приговоренный к смерти
Шрифт:
Селине казалось, что этот проклятый городок, грязный, пьяный и охваченный мелочной суетой, уже никогда ее не отпустит. Верховный инквизитор уехал две недели назад, приказав ей стать «глазами Совета», однако смотреть здесь было совершенно не на что. Она подозревала, что это задание — какая-то проверка на преданность или что-то в таком духе, и не сомневалась, что откуда-то из тени за ней следит чей-то внимательный взгляд.
Около въездных ворот кто-то громко выкрикивал проклятия, несколько торговцев обступили разбушевавшегося покупателя и что-то недовольно выговаривали тому в
— Любезный, ты бы проспался сначала! — защищался тучный сапожник с клочковатой желтой бородой.
— А ну хлебало завали, ты кому хамить-то вздумал, ублюдочный?! — заревел человек в дорожной одежде ему в ответ и рванулся к обидчику, но несколько пар крепких рук удержали его. — Я тебе что сказал?! Мне нужны лучшие, понял? Вам всем, всем нужны лучшие! А не это говно! Потому что скоро мы будем жить в пустыне!!! Это конец мира! Конец Игнису, конец всему!..
— Эй, если ты не прекратишь буянить, я позову стражников! Объелся дурману, а на честных людей…
— А ну отцепитесь, паскуды!!! — вдруг неожиданно высоким голосом взвизгнул странник. — Вы все за одно! Вы гляньте, из какой кожи у него сапоги! Посмотрите только! Кожа-то с коростой и червями — вам что, глаза всем позаливало?!
— Да на них кожа лучше, чем у тебя на лице! — не выдержал сапожник.
В самом деле, на прилавке за его спиной виднелись добротные, крепкие сапоги с удобными пряжками.
— Стражу звать надо, чего они тянут, — проворчала шедшая мимо горожанка. — Такие сами не унимаются…
И вдруг возмущавшийся мужчина рухнул наземь. Раздался истошный вопль, и Селина встревоженно поспешила к торговцам. Те шарахнулись от упавшего, бормоча что-то себе под нос и вытаращив глаза. Когда девушка подбежала к ним, то увидела, что странник, скривив лицо, бьется в судорогах в самой грязи.
Припадок закончился так же неожиданно, как и начался. Пошатываясь, бедняга попытался подняться, но тело не слушалось. Правая нога продолжала конвульсивно подрагивать.
— Мать честная, это же черная пляска, — дрогнувшим голосом пробормотал один из торговцев, принявшись остервенело тереть руки, которыми только что удерживал смутьяна, о штаны, словно заразу можно было так просто стереть.
— Закрыть въездные ворота, всем немедленно разойтись по домам! — крикнула побледневшая Селина, вытаскивая из-под одежды свой инквизиторский амулет. — И позовите, кто-нибудь, целебника и жреца!
Дважды просить на пришлось: сметая товар в корзины и короба, торговцы бросились в разные стороны. Побелевшие стражники закрыли ворота, поглядывая на беднягу в луже.
— Я болен черной пляской?.. — вдруг прошептал тот, уставившись на Селину ясными, разумными глазами.
Она присела рядом с ним.
— Я не знаю, — честно ответила девушка, не в силах скрыть сожаления. — Но ты явно нездоров. Откуда ты приехал?
— Я из… Я… — взгляд его помутнел от слез. — Не помню… Пустыня идет сюда… Пустыня!.. — забормотал он, потянувшись рукой к пуговицам на груди. — Письмо…
Его лицо перекосила гримаса, и он снова упал в грязь. Склонившись над ним, Селина быстро расстегнула ему куртку и увидела свернутый в трубочку
Выхватив письмо, она поднялась и спешно развернула его.
Пробегая глазами от строчки к строчке, Селина с каждым мгновением бледнела все сильней.
«Я, Аррум Децим, целебник селения Булла близ пограничной заставы, беру на себя обязанности умершего два дня назад старейшины Тита Цезона и оповещаю того, в чьи руки попадет это письмо, о необходимости довести до сведения имперских войск следующее. Минувшего дня в Буллу, закрытую из-за свирепствующей черной пляски, приехал раненый всадник в латных доспехах с имперской гравировкой на груди. Он был в горячке, и ноги до самых колен были обварены так, что когда я снимал с него поножи, мясо икр отошло от костей. Воин утверждал, что пограничная застава уничтожена пустыней, вышедшей из берегов больше чем на сотню шагов. Я не могу поручиться за его рассудок, поскольку также он утверждал, что песок стал черного цвета, а солнце над Шадром померкло. Но умолчать о таком чрезвычайном событии я также не могу, и потому отправляю с этим письмом одного из здоровых горожан, которого попрошу прежде проехать в сторону заставы и взглянуть, что там происходит. Также нижайше прошу о помощи для нашего селения…»
Селина, не читая, пробежала глазами последние предложения, где описывались страдания людей в Булле — и спрятала письмо.
Престарелый целебник уже ковылял по скользкой дороге, поблескивая защитными начертаниями на одежде. Следом за ним шел юноша-помощник, тянущий в поводу дряхлую клячу, запряженную в грубую телегу. Добравшись до Селины, он почтительно склонился перед ней.
— Госпожа инквизитор…
Даже несмотря на тревогу этот жест приятным теплом отозвался у нее в груди.
— Это точно черная пляска, — сказала она целебнику. — Путник приехал их зараженной Буллы. Поэтому немедленно доставьте больного в укромное место и начните раздачу зачарованной одежды и масок. И сами, разумеется, оденьтесь, как подобает.
Глаза старика испуганно забегали.
— Что такое? — осведомилась Селина.
— Видите ли, госпожа… У нас нет таких одежд. Вернее сказать, были — но из всего запаса едва ли найдется десяток пригодных для защиты начертаний, но здесь или всем, или никому, иначе люди начнут убивать друг друга за надежду сохранить себе жизнь.
— Почему не оповестили об этом инквизицию? — строго спросила девушка.
— Прошу извинить меня за дерзость, госпожа, но нет-нет, мы оповестили, но вместо одежд нам прислали нового жреца… — ответил целебник.
— И где же ваш жрец? — поинтересовалась Селина.
Целебник вздохнул.
— Я не знаю, где он, госпожа, — и с грустью добавил. — Таверн в городе много…
Теперь тяжело вздохнула Селина.
— Ясно… А лекарство от этого у вас есть?.. — спросила она, глядя на затихшего в дорожной грязи странника. Ухватив мужчину под мышки, юноша-помощник попытался уложить больного на телегу, но тот оказался слишком тяжелым для него.
Старик отрицательно покачал головой.
— Его ни у кого нет, госпожа. К сожалению, это не лечится… Как же он посмел покинуть закрытое селение?.. Вот ведь несчастье…