Приключения 1974
Шрифт:
Адъютант исчез.
— Вы мне понадобитесь в пять часов, фрау Мальтсов, — сказал фон Шренк, улыбкой смягчая сухость, — вы не в претензии, что рабочий день несколько затянулся?
— Работа есть работа, шеф.
Шренк кивнул улыбаясь. Она вышла.
В три часа к ней постучал фон Притвиц.
— Мадам, приехал ваш друг. Он сейчас у шефа.
Бергман, как всегда, увозил ее домой обедать.
В ее комнате шаркает шваброй Нюша. Полина, войдя, пытается у нее отобрать швабру, но та не дает.
— Куда уж тебе! — ворчит ока. — Важна больно такие работы делать! — У Нюши каменное, неприступное лицо.
Сначала она обрадовалась,
— Нюша, — говорит она, садясь на кровати, — помнишь тех четверых, их еще коровами немцы наградили?
— Предателев, что ли? — спрашивает та, прекращая шаркать по полу. — И чего?
— Что за люди они раньше были? — Полина смотрит, как солнце пробирается по столу к старой стеклянной сахарнице и как начинается многоцветная прекрасная игра стекла со светом.
— Такие же были, как все, — ворчит Нюша, опять приступая к уборке, — как ты, к примеру. Гаркуша в магазине работал продавцом. Кобзев, тот из Большого Лотохина, скотник. Это теперь он сюда перебрался. Воронов, тот пил крепко. На маслозаводе там пьяни этой завсегда много водилось. Теперь там за начальника. Чуть что, с кулаками к морде. Да и как ему не лезть. Поселковые ребятишки его детей отколотили. Каменюками окна выбили... Живет-то как зверь. Таиться да сторожиться надо.
Полина слушала молча. Нюшина информация была очень полезной.
— А взять Шибаева Алеху! — увлеклась Нюша. — Какой мужик был! Здоровецкий! Красивый! В озере зимой купался. Его весь поселок любил. Как армию нашу тут побили, в партизаны пошел. И там отличался!.. И на тебе — предатель... А все эти бабы сволочи!
— При чем здесь бабы? — Полина не спешила, зная, что Нюша и сама все выложит.
— Ведь такой случай, — оживилась Нюша и, отставив швабру, села на кровать к Полине. — Немцы-то, как редькинских прижали в лесу, понавезли семей партизанских и пригрозили: сожгут, мол, как шалыгинских. А Нинка-т Шибаева, она ж молодая, у их дочка Олька — загляденье, а не дите... Вот как они завыли-то, он и не выдержал, сдался. А как сдался — известно: стал предателем, все рассказал. Хоть и чего там рассказывать-то? Погиб отряд как есть. Весь погиб. Так я тебе скажу: какой ни есть человек, а совесть в нем воркочет, коли человек, а не скотина. Ведь до чего же немцы этого Алеху вознесли! Опять директором мельницы поставили и в полицию звали, и помощником бургомистра. А он ни в какую. Мужик был здоровенный, камни на нем возить, а ноне тень одна. Извелся весь. Да и на Нинку-то глядеть страшно — одни кости да глаза и остались. Мужик пить начал. Соседи говорят, бьет ее каждодневно. А недели две назад из петли его вынули. Еле откачали. Вот она, совесть-то, девонька, — Нюша встала. — Так что гляди... Служить-то им, окаянным, — оно дело не русское, не божеское оно дело.
Ровно в пять она входила в кабинет фон Шренка. Там уже сидели пять мужчин. Четверо были те самые, одаренные коровами. Пятый — коренастый, с тяжелыми скулами и узкими пристальными глазами человек, постриженный под полубокс, — Куренцов, начальник полиции. Шренк кивнул ей на кресло неподалеку от стола и продолжал читать какие-то бумаги. Все пятеро сидели тихо.
— Гаркуша, —
Невысокий черноволосый мужчина с бегающими глазами вскочил и вытянулся.
— Где был Реткин, когда вы начали переправу?
— Так я ж уже сдался, — высоким, тонким говорком заспешил Гаркуша. — Воны тильки сунулыся, а я вже сдался. Я ж эсэсманам сдався, а не егерям. Я ж по болоту к им ушел.
— Спросите об этом же Воронова, — сказал Шренк, обращаясь к Полине. Он почти не слушал ее переводов, зато внимательно разглядывал мужиков, когда они отвечали. Шренк, видимо, неплохо знал русский.
Воронов тоже сказал, что он не помнит, где был Редькин. Он плыл, чтобы сдаться, и на берегу сразу поднял руки. Бородатый кряжистый Кобзев сдался еще во время разведки. «Это может подтвердить хоть Алексей Филимоныч», — Кобзев показал на Шибаева.
Шибаев, она его запомнила еще тогда, на площади — могучего, светловолосого, с мощной челюстью и каким-то телячьим взглядом, — этот Шибаев действительно был неузнаваем: обросший светлой бородой, с исхудалым темным лицом, над которым в беспорядке вились светлые волосы. Услышав свою фамилию, он кивнул. Голубые выпуклые глаза его коротко оглядели всех и куда-то ушли, взгляд словно провалился.
— Спросите: Шибаев был начальником разведки, знает ли он базы отряда Реткина? — Шренк, покусывая губы, следил за допрашиваемыми.
— База была в Черном бору, — сказал Шибаев глухо, — я ее назвал тогда господину Кранцу.
— Были ли запасные базы?
— Нет, — сказал Шибаев, опять куда-то пропадая, — не помню. Да и не было их.
— Почему он уверен, что их не было? — Шренк все пытливее приглядывался к Шибаеву. Полине стало не по себе от этого его интереса. После того, что рассказала Нюша, она с особенным любопытством ждала встречи с Шибаевым, и он сразу же вызвал в ней глубокое и полное сострадание.
— Полковник фон Шренк спрашивает вас, почему вы так уверены, что у Редькина не было запасных баз? — Она смотрела прямо в эти голубые выпуклые глаза, полуприкрытые золотыми ресницами.
— Потому что не такой Редькин человек, чтобы иметь сорок баз, — сказал, возвращаясь откуда-то издалека, Шибаев, — он драться любит. А базы закладывать — на это другие мастера.
— Кто мастер закладывать базы? — не слушая ее перевода, перебил Шренк.
— Да хоть бы Шалыгин был, — сказал Шибаев, усмехаясь, — все закладывал их, пока под поршень не попал.
— Знает ли он еще какие-либо отряды в местной зоне? — спросил Шренк. Шибаев очень заинтересовал его.
— Отрядов сейчас тут никаких нету, — сказал Шибаев, — да и быть не может. Как эсэсманы прошарили, какие ж тут отряды? Да и раньше один редькинский был: остальные больше с бабами воевали...
— Так, — фон Шренк встал. — Фрау Мальцева, прошу переводить очень точно. Господа, вы уже награждены германской администрацией и этим самым полностью поставлены под ее защиту. Сейчас нам необходимо найти человека, который смог бы найти и внедриться в отряд Реткина. Реткин, к сожалению, жив...
Полина увидела, как у всех четверых в лице что-то дрогнуло. У Шибаева в глазах блеснули не то слезы, не то страх. Остальные сгорбились.
— Реткин жив, — продолжал фон Шренк, — и это опасно, в особенности для вас. Мы и на этот раз разгромим его. Германская армия имеет достаточно сил, чтобы справляться с армиями Сталина, а не только с каким-то Реткиным и его бандой. Но вы должны помочь нам. Десять тысяч марок тому, кто найдет нужного человека. Есть ли предложения?