Приключения 1989
Шрифт:
— Я всем кладу мясо, — строго сказала Анфиса.
Усевшись напротив и глядя, как он уписывает мясо, она вдруг сказала:
— Что-то Таисью Федотовну давно в клубе не вижу…
— В командировку уезжала, уже приехала, — сообщил без всякой задней мысли Мотя.
— Встречали? — насмешливо спросила Анфиса.
— Случайно встретились, — кивнул Мотя.
— Соскучились, видно, коли уже… — Анфиса не договорила.
— Анфиса! — крикнул строго из комнаты Путятин.
— Что Анфиса, что Анфиса?! — вне себя вдруг выкрикнула она, и Мотя с трудом проглотил последний кусок.
— Вкусный борщ, —
Анфиса взяла у него миску, поставила перед ним кружку киселя.
— Из ревеня кисель, — грубо сказала она.
Мотя не знал, как ему вести себя. Путятин не выдержал, сам приполз на кухню.
— Ты чего аппетит человеку портишь? — сердито сказал он — Чего всякие глупые вещи спрашиваешь?!
— Иди ложись, — отрезала Анфиса. — Ну?! — угрожающе проговорила она, метнув на отца столь злой взгляд, что Семен Иваныч, вздохнув, ушел.
— Кисель из ревеня, это очень пользительно! — сообщил он из комнаты. — Говорят, от разных болезней помогает!
— Очень вкусно! — крикнул в комнату Мотя. — Очень чувствуется насчет болезней, даже лекарствами пахнет!..
— Какими лекарствами? — зло вскинулась Анфиса. — Настоящий ревень, арбузом пахнет! — Она для наглядности понюхала. — Ну да, арбузом!
— Я разве против, — пожал плечами Мотя. — Пользительно и вкусно!
— Интересно, чем вас Таисья Федоровна кормит?! — проворчала Анфиса.
— А мы с ней в столовой обедаем, — улыбнулся Мотя.
— Ну и шли бы с ней обедать в столовую! — накалилась снова Анфиса.
— А я не пойму, при чем здесь она?! — не выдержав, завелся Мотя. — Мы с ней росли вместе, этого отрицать нельзя, скажу больше, мы с ней вообще-то… — Мотя осекся, и у Анфисы от испуга округлились глаза.
— Хватит! — прошептала она. — Я вас обоих ненавижу!..
— Зачем же вы так? — пожал плечами Левушкин. — Я просто хотел сказать…
— А я не хочу вас слушать, не хочу! — отрезала Анфиса.
— Иди и покорми курей! — крикнул из комнаты Путятин. — Ума нет всякую ересь нести!
Анфиса схватила бадью с тюрей для поросят, крупу для курей и выскочила вон.
— Ну вот, видишь! — вздохнул Путятин. — Никакого сладу нет: что хочу, то и ворочу! Н-да! Задурил голову девке!..
— Кто? Я задурил? — удивился Мотя.
— Ну не ты, как личность, а больше своей физиономией да всякими разговорами. А вы что с Морковиной-то? — как бы ненароком спросил Семен Иваныч.
— Что с Морковиной? — не понял Мотя.
— Ну ты сказал: «Мы с ней вообще!» — передразнил Путятин.
— Я не говорил… — пробормотал Левушкин. — Я хотел сказать, что мы с ней оба сироты на этом свете, поэтому и общаемся на почве классового единства…
— Ну, тогда нормально! — повеселел Путятин, помолчал, вздохнул. — Н-да, видишь, как такую бабу объезжать?! Но уж потом, как объездишь, — веревки вить можно. Ведь она нежная у меня, дуреная, дитя и дитя!.. Ладно, садись, я тебе план излагать буду, от которого и наша с тобой судьба зависит!
План Путятина, несмотря на таинственность и секретность, заключался в том, что Мотя должен был приехать в Серовск, поселиться на квартире вдовы паровозного машиниста Боровчука и на следующий день отправиться работать на склад по приемке сельхозпродукции: помогать затаривать овощи, картофель,
— Как это заодно? — не понял Мотя.
— Очень просто, — зашептал Путятин, косясь на дверь. — К нам поступило сообщение по секретным каналам, что Ковенчук хочет совершить моментально новое ограбление и произойдет это в ближайшие дни. Где, в каком населенном пункте — неизвестно, тут можно лишь гадать. Вот мы во все города и засылаем наших людей. Скажу откровенно, Мотя, Серовск не входит в число предполагаемых для нападения городов. Уктус, где он взял банк, на юге. До Серовска, который на севере, почти шестьсот километров. Дороги сам знаешь какие, да и ехать они сейчас побоятся, проверок много. Поэтому посылаем тебя с напарником для страховки.
— А кто напарник? — спросил Мотя.
— Павел Волков. Из Краснокаменского райотдела, отличный шофер, каких мало. Будет он только завтра. Смотри, не расслабляйся, всякое может случиться, глаз с банка не спускайте. На этот раз мы обязаны их взять…
— А если сообщение — липа? — спросил Мотя.
— Может быть, и так, — вздохнул Путятин. — Но работа у нас такая…
Путятин замолчал, схватился по привычке за папиросы, но, взглянув на дверь, пододвинул их Моте.
— Лучше ты закури, а я у тебя дерну, — прошептал он. — Ну, чего нос повесил?.. Опять обиделся, что не в пекло посылаем?..
Мотя вздохнул. Конечно, он обиделся на Путятина, да на его месте любой бы обиделся. Тут ночей не спишь, ворочаешься, думаешь, как подсобить родной стране в плане очищения от всякой кулацкой сволочи и других непролетарских элементов, а тебя засовывают в какую-то дыру да еще говорят: ну ты тут посиди, мы бандитов возьмем, и ты вернешься.
— Иван Петрович сам отбирал людей, — прервал молчание Путятин. — Он как увидел, что ты три месяца всего работаешь, так сразу же твою кандидатуру отмёл: мол, хороший боец Матвей Левушкин, спору нет, но рано посылать его на такое тяжелое дело. Так что о тебе же, дурак, заботимся. Ежели тебя бандиты хлопнут, меня тот же товарищ Масленников с капустой съест: как это, скажет, вы новичка под такое дело подвели?! А?! И полетела моя голова вместе с головой Ивана Петровича. Кумекаешь, что говорю?..
— Зачем же обидные слова говорить, что с меня, мол, и козы хватит?!
Мотя обиженно нахмурился.
— Как это?! Я таких слов не говорил! — заявил Путятин. — Я сказал, что товарищ Левушкин пусть занимается пока пропажей козы, то есть козлиным делом, а чтобы вот так, мол, с тебя и козы пока хватит, я такого не говорил! Это Сивков тебе сообщил?..
Мотя кивнул.
— Ну держись у меня теперь Сивков! Я ему покажу, как слова начальника извращать!.. Вот толстая рожа!..
Путятин ещё долго возмущался Сивковым, но больше для Моти, Левушкин это почувствовал. Ещё Путятин сообщил, что, по мнению Ивана Петровича, бандитов кто-то наводит из центра, а значит, надо быть начеку и держать язык за зубами. В милицию к начотделу Семенцову Левушкин появляться не должен, а связь с ним будет держать через связного Машкевича, который живет в соседнем со вдовой доме. Вдову зовут Ольга Алексеевна, Машкевича — Тихон, а Семенцова — Николай Иваныч.