Приключения 1989
Шрифт:
— Да хватит об этом, — вмешался Сами, — ну что, едем?
— Это лишнее, Сами. Ещё один вопрос, Хаким. Джонни выпустят, как того, что я видел на аэродроме?
— Нет. Теперь нет.
В этот день мы больше не говорили ни о делах, ни о политике. На сегодня, по крайней мере, всё было неплохо, и мы праздновали ежегодный традиционный мясоед. Не хватало Ольги, но, вспоминая её, я не грустил. Я знал, что скоро увижу её и всегда буду с ней, до конца жизни, ведь ничто в мире не может разлучить отца и дочь, а вот увижу ли я когда-нибудь Сами, Хакима, командира, Фикри, Ахмеда —
Я сказал об этом вслух, не боясь, что мои слова покажутся кому-нибудь сентиментальными.
— Скорее всего ты прав, Алеша, — ответил Сами. — Вряд ли нам придется увидеться здесь или в Москве. Но это в конце концов, не важно. Легче жить и делать своё дело, если знаешь, что, пусть и очень далеко, на краю земли, живут и помнят о тебе твои друзья.
— Поедемте всё-таки в старый город, — предложил Хаким.
— Напомни мне, пожалуйста, Хаким, у меня к тебе будет просьба.
— Конечно.
Праздник уже вспыхнул, когда мы подъехали к площади. Ещё на подступах к ней были видны его отблески, шли толпы нарядно одетых людей, слышался смех, усиленная динамиками музыка, пение сотен включенных на полную мощность транзисторов и телевизоров. Высоко в небе на пальцах минаретов сверкали бриллиантовые кольца огней, зеленым, белым и красным переливались площадь и разбегавшиеся от неё переулки, около шатров, качелей, лавочек и харчевен толпился народ, а в центре площади яблоку негде было упасть.
Здесь можно было найти всё, что присуще любому народному празднику: тир, силомер в виде штанги, потертую обезьянку, достающую билетики с неизменно счастливыми предсказаниями, казалось, что все торговцы сластями, орешками, прохладительными напитками, фруктами собрались сегодня тут, яркие ацетиленовые фонари горели у лавочек и лавчонок, торговавших шутихами, бенгальскими огнями и прочей праздничной всячиной.
И Сами и Хаким наперебой пытались что-то сказать или объяснить, но расслышать друг друга было невозможно. Медленно двигаясь в толпе, мы старались не потеряться и смотрели во все глаза. Едва ступив на площадь, мы включились к искреннему, неподдельному веселью нескольких тысяч людей, здесь веселье ничего не стоило, потому что оно шло от души и, значит, принадлежало всем и нам тоже. Мы протискивались в шатры: платить за вход не нужно, сегодня поют и танцуют бесплатно.
Ещё два года назад, когда я совсем не знал города, мне рассказали, что в районе площади есть кофейня, которой, по разным версиям, от четырехсот до шестисот лет. Я тщетно искал её. Потом знакомые ещё больше разожгли мое любопытство, сказав, что существует давний обычай: в дни праздника посидеть часок с друзьями в этой кофейне.
Об этом я и хотел напомнить Хакиму. Они с Сами переглянулись, и мы пошли по кривым переулкам старого города в сторону от шумной толпы, шашлычного чада и слепящих огней
Перед ничем не примечательным домом стояла большая группа людей, сдерживаемая полицейским. Хаким что-то сказал ему, люди расступились, и, прошагав по нескольким ступенькам, мы оказались внутри.
Над
Вокруг сидели люди всех возрастов. За соседним столиком устроилась компания студентов, дружелюбно поинтересовавшихся, откуда мы, и, получив ответ, наперебой начавших угощать нас сигаретами И вдруг студенты замолкли, тише стало в кафе. Сами повел глазами направо, и вглядевшись в сизую от дыма полутьму, я увидел, что боком к нам, разделенные двумя-тремя столиками, сидели два человека, внимательно разглядывая друг друга и время от времени выпаливая короткие, энергичные фразы, сопровождаемые довольно сдержанной жестикуляцией. У одного из них была огромная шишка на лысом лбу, второй был худ, высоколоб и держался напряженно. Каждую фразу посетители встречали хохотом, но смеялись недолго, не повторяли удачной фразы, а тут же снова обращались в слух.
Сами с Хакимом увлеченно вслушивались, и кто-то бросил:
— Поединок острословов.
Это и был секрет кофейни, о котором здесь знали все.
Сами, привыкший к тому, что я понимаю его с полуслова, переводил Наташе малую толику, я же домысливал то, чего не успевал уловить по своему усмотрению, и через несколько минут поймал себя на том, что смеюсь вместе со всеми, и, как ни странно, впопад. Судя по глазам, Наталья тоже всё понимала. Фраза за фразой напряжение слушателей достигло предела.
Толстяк с шишкой выступал в амплуа скептика, коротко и едко отражая настойчивые и несколько затянутые атаки противника, бывшего, видимо, несколько не в форме. Но скоро я перестал обращать внимание на личность самих соперников, потому что перед нами были уже поминутно меняющиеся маски древнейшего жанра народной сатиры. Ничего не говорилось прямо, не называлось никаких имен, но, зная, что происходило и происходит в эти дни за стенами кофейни, всё было предельно ясно, остроумно и метко. Мы наблюдали живых наследников Ходжи Насреддина во вполне современных пиджаках, с развязанными от напряжения галстуками и каплями пота на лицах.
Сначала они пошутили и поспорили на международные темы, обыграли так и эдак последние события. Потом перешли к делам внутренним. Неуловимым движением губ или жестом руки они играли министров и известных журналистов, телекомментаторов и актеров, превращались на мгновение в людей из толпы, обычных, безликих безработных или неграмотных крестьян. Они издевались, иронизировали, подшучивали и плакали. Они заставляли задуматься над тем, что плохо, хотя сами не знали, как должно быть хорошо. Только морально здоровые люди умеют смеяться над собой.