Приключения мальчика с собакой
Шрифт:
Луций повторил последнюю строку и, подперев щеку рукой, задумался:
«Почему стали мы презирать труд?… Вероятно, наши предки, становясь богаче, доверили рабам всю работу, а потом вообще стали смотреть на физический труд, как на рабское занятие. А между тем Цинциннат [107] сам обрабатывал свое поле, и это не помешало сенату дважды облечь его властью диктатора! Когда отец умрет, я отдам Гаю северную виллу, а здесь буду хозяйничать сам. А чтобы не очень утомляться, отдам побольше земли в аренду. Арендаторы будут благословлять меня… Но что за шум?» — прервал он свои размышления. Поднявшись с ложа, он подошел к окну и распахнул его.
107
Цинциннат Луций Квинкций — римский консул (460 г. до н. э.). По преданию, он сам обрабатывал свое маленькое поле и прямо от сохи был призван к власти диктатора.
Со стороны двора доносились какие-то крики. Кто-то бежал по аллее к дому. Отпрянув от окна, молодой Станиен подбежал к скамье, на которой лежал меч — из тех, что привез Хризостом.
— О господин!.. Господин! — услышал он голос своего бывшего наставника. — Спасайся! Бунт!.. Отец твой убит. Беги, пока они не ворвались в дом. Беги! Я задержу их. Добраться до конюшни невозможно. Иди пешком до кузницы Германика. У него есть лошадь. Ты доедешь на ней до переправы…
«Теперь я заведу здесь свои порядки! — мелькнула у Луция мысль. В следующую минуту он с отвращением подумал: — Как я низок!» — и выбежал из дома.
— Отец убит? Ты видел сам?
— Нет, господин… Они бросились на хозяина, и я побежал предупредить тебя.
— Надо спасти его!
— А мать и брат? — хитростью попробовал остановить его Хризостом. — Уведи их. Вы успеете уйти далеко… А я побегу к хозяину…
Луций, уже сделавший несколько шагов, остановился: «Мать и брат?… Да, их надо увести подальше от разъяренных убийц… и самому уйти с матерью… Это спасение!»
— Нет! — топнул он ногой. — Я должен быть возле отца. А мать и Гая поручаю тебе. — И Луций побежал по аллее, ведущей во двор.
Впереди, за деревьями сада, взвился столб пламени.
Хризостом протянул руки вслед Луцию:
— Господин!.. О господин!.. Умоляю тебя!..
— Я поручил тебе мать и брата, — обернулся Луций, — а ты теряешь время на причитания. Буду знать, какова твоя преданность! — Он погрозил домоправителю кулаком и снова пустился бежать, не обращая внимания на крики старика.
Глава 5. Снова незнакомец
Кузнец развязал веревки Клеона:
— Стой здесь. Сейчас принесу ключ от цепей.
Он ушел в кузницу. А мальчик, волоча за собой цепь, пошел к Долговязому и окликнул его. Рыжий пастух не отозвался. Клеон опустился на землю и дотронулся до его лица. Оно было холодным, как земля зимой. Лоб и шея пастуха распухли, его длинные волосы разметались в темной луже крови. Клеон приподнял голову Долговязого и увидел острый камень, о который, падая, ударился виском пастух.
Еще одного друга не стало… Клеон даже не успел сказать ему, как раскаивается, что считал его пособником Мардония. Не видя и не слыша, что делается вокруг, Клеон горестно всматривался в лицо Долговязого. Как несправедливы боги! Как бессовестно мстительны! Из-за одного неосторожного слова они так долго преследуют его и всех, кто добр к нему!
Надсмотрщики отбивались факелами от наступающих рабов. Брызги смолы горели на песке, обжигая босые ноги нападающих. Многие рабы катались по земле, стараясь затушить загоревшиеся туники. Крики раненых тонули в шуме свалки.
— Беги, господин! — Сильвин наклонился к неподвижно сидевшему хозяину.
Толстяк ответил ему бессмысленным взглядом, бормоча:
— Собаки бегущих кусают…
Вот уж вырваны и полетели в стороны пылающие факелы. Вот уж отнято несколько мечей. Надсмотрщики не выдержали и, отшвырнув последние факелы, отступили к сараям. Пламя лизало столб амбара, смазанный оливковым маслом. «Сгорит зерно!» — мелькнула у вилика мысль. Но сейчас было не до того. Он шагнул вперед, закрывая своим телом обезумевшего от страха хозяина.
— Можете растерзать меня! — закричал вилик. — Но помните: я имел власть над вами и никогда никого не обидел. Если у вас нет ко мне доброго чувства, — он раскрыл на груди хитон, — разите! Пока я жив, не позволю дотронуться до господина! — Не отрывая глаз от остановившихся в замешательстве рабов, он вполголоса повторил: — Беги же, господин…
Но толстяк от ужаса не в силах был сдвинуться с места.
Рабы, обратившие в бегство вооруженных надсмотрщиков, готовы были отступить перед безоружным Сильвином. Окрыленный победой, он захотел отвлечь внимание разъяренной толпы от хозяина. Он уже поднял руку, указывая на пламя пожара, но, прежде чем он заговорил, кто-то в толпе крикнул:
— Чего смотрите! Вяжите его, чтобы не мешал!
Из кузницы вышел Гефест. Видя, что рабы накинулись на вилика, он бросился в гущу свалки и поднял над головой тяжелые щипцы и ключ от цепей:
— Стой! Клянусь Геркулесом, я размозжу голову первому, кто сунется! Забыли уговор — никого не трогать?!
Ослепленные бешенством и жаждой мести, рабы попытались оттеснить кузнеца. Но кузнец тряхнул плечами, и нападающие разлетелись, как пушинки. Клеон с восхищением глядел на силача. «Но их слишком много против одного!» — подумал он и стал пробираться к Гефесту. За спиной он вдруг услышал голос Александра:
Держись, отец!.. Я здесь!
Из дома выбежали Билитис и девушки. Вилика и Калос вцепились в чьи-то туники, стараясь оттянуть на себя хоть часть нападающих. Береника, заметившая с террасы отряд всадников, метнулась звать их на помощь. Но, прежде чем она добежала до ворот, снаружи застучали кулаками и молотком, привешенным у входа. Девушка отодвинула засов и едва успела отскочить в сторону: не спрашивая дороги, руководимые шумом драки и пламенем пожара, конники вихрем промчались мимо нее на черную половину виллы. Появление их отрезвило дерущихся. Некоторые бросились бежать, другие отступили в тень сараев. Билитис, рыдая, повисла на шее мужа.
— Пусти! — старался вырваться вилик. — Хлебный амбар горит!
С криком: «Что же ты опоздал!» — Александр бросился к одному из всадников — юноше в солдатском шлеме, из-под которого выбилось несколько локонов.
— Именем Спартака клянусь, тут уж без нас обошлись, Спурий! — громко сказал юноша своему спутнику.
Все взгляды устремились на юного конника. Стало так тихо, что все услышали, как трещат горящие доски.
Внезапно среди этой тишины раздался вопль, словно кричал раненый заяц, и Станиен, делая огромные прыжки помчался к дому.