Приключения Мишки Босякова, кучера второй пожарной части
Шрифт:
«Не попался бы и Лева в уланские лапы!» — подумал парень, но тут же отогнал от себя эту страшную мысль.
XXI. ИЗВЕСТНА ЛИ ВАМ ЭТА ЖЕНЩИНА?
Маре-Расковалов приехал в город где-то в начале зимы. Документы его не вызвали в комендатуре никаких подозрений, когда их обладатель попросил разрешения на открытие фотографии. А вывеска, появившаяся на улице Водочной, где значилось, что И. Т. Маре-Расковалов — ученик собственного
Но лишь Корытко и несколько товарищей знали истинное лицо «ученика». Маре-Расковалов был послан на Урал из Омска чтобы установить более тесную связь между сибирскими и местными подпольными организациями. Однако его фотография пригодилась и для другой цели.
После Нового года в Разгуляевском дворце разместился штаб Сибирской армии Колчака со всеми службами и вспомогательными учреждениями. Маре-Расковалов имел привычку заносить сведения об «уважаемых гостях» в специальную конторскую книгу да еще под порядковым номером. Вдруг через двадцать-тридцать лет, — пояснял он, — бывшему клиенту экстренно потребуется негатив (всякое ведь случается). Попробуй отыщи его тогда без аккуратных записей. И благодаря конторской книге подпольщики знали о многих отделах штаба Сибирской армии, их структуре, о воинских частях, прибывающих в город, о новых формированиях. Все эти факты при первой же возможности в зашифрованном виде переправлялись через линию фронта. И самое главное, что пометки, которые делал Маре-Расковалов, не вызывали никаких подозрений. Кому придет в голову плохо думать об ученике лейб-фотографа Николая Второго! Да, кроме того, все солидные фотохудожники с незапамятных времен вели регистрационные записи.
Леве Похлебаеву часто приходилось бывать в ателье Маре-Расковалова. Ему Корытко поручил просматривать конторскую книгу и запоминать особо важное. Лева хорошо знал город и его окрестности и быстро ориентировался в адресах...
Как-то в поезде, идущем в сторону Перми, патруль «голубых улан», проверявший документы, задержал молодую пассажирку. И когда старший патруля в отдельном купе начал обыскивать ее, то в толстой длинной косе обнаружили искусно спрятанную папиросную бумагу с непонятными знаками. По распоряжению командира уланского полка, бумага была отослана в шифровальный отдел штаба Сибирской армии, и там выяснилось, что арестованная имела данные о тяжелых артдивизионах.
Женщина умерла под пытками, но уланы так ничего и не смогли добиться от нее. И вот тут-то Прохор Побирский обратил внимание на фотокарточку умершей, найденную в кармане жакета. На обратной стороне карточки стоял штамп ателье Маре-Расковалова.
Обрадованный Прохор бросился к командиру полка.
— Господин полковник! Выяснить личность этой особы не представляет, по-моему, большого труда. А установив, кто она, мы легко...
— Не городите чепухи! — перебил подпоручика полковник. — Вы с живой-то не справились, а с мертвой что взять. Мертвые, к сожалению, молчат.
Но Прохор напомнил ему о записях Маре-Расковалова
— Вот как!— задумался полковник, — Значит, у этого фотографа есть адреса всех его клиентов?.. Побирский! С богом!.. Не теряйте ни секунды!
И хоть время было позднее, Прохор, забрав с собой для солидности целое отделение улан, поскакал на Водочную улицу...
В ту ночь в фотографии встретились Корытко, Половников и Лева Похлебаев. Разговор шел о Прытковой, которая почему-то не возвращалась из Перми, хотя контрольные сроки давно уже истекли...
В первые недели белогвардейского правления среди тех, кто остался в городе для подпольной работы, должной связи не было. Чувствовалась какая-то неуверенность в действиях скованность. Но через полтора месяца появился Корытко. Его с документами коммерсанта направили в город товарищи из бюро Уралобкома. Однако в доме по Матренинской улице, где должна была находиться явка, «коммерсанту» открыл дверь седой мужчина с воспаленными веками и на вопрос:
— Как чувствует себя Иван Николаевич?
Недоуменно пожал плечами и, дыша перегаром самогона грубо отрезал:
— Проходи, проходи... Не Ивана Николаевича, не Николая Ивановича тут сроду не прописывали...
Корытко долго думал, как ему поступить, как отыскать верных людей, и решил идти к Константиновскому кладбищу, к тюрьме. У тюремных ворот днем всегда стояли женщины с передачей для арестованных. Там Корытко и познакомился с Прытковой, которая принесла передачу для своего дяди. Через Прыткову он быстро установил связь с Левой Похлебаевым и Леонидом Борисовичем, а затем и с другими подпольщиками.
Сначала Корытко и его помощники занимались лишь устной агитацией среди населения и белогвардейских солдат потом перешли к печатанию прокламаций и к диверсионным актам, а когда приехал Маре-Расковалов — и к сбору военной информации.
У Прытковой за Пермью в деревне жила старуха мать, и медицинской сестре было удобнее всех остальных отлучаться на несколько дней из города. Правда, хирург Лисицкий догадывался, что она ведет какую-то двойную жизнь, но делал вид, что это его не касается.
Уже три раза Прыткова, доставив информацию по нужному адресу (откуда она затем переправлялась через линию фронта)', благополучно возвращалась назад. Но сегодня...
— Ну? — спрашивал Корытко Леву Похлебаева, Маре-Расковалова и Половникова. — Газету свежую читали? Нет?.. Ну, слушайте, что там пишут:
«Доблестные уланы поклялись перед богом и родиной, что они хоть из-под земли раздобудут людей, которым не дороги интересы единой и неделимой России и которые занимаются подрывной деятельностью в пользу всеобщего врага…»
— Что ты желаешь этим сказать? — прервал его Маре-Расковалов. — Что Прыткова арестована уланами? Почему так ду маешь?
— Я не хочу так думать, — возразил Корытко, ну, не хочу...
— А зачем про уланские клятвы читаешь?
Ответить Корытко не успел: на улице зацокали копыта.
— Не просвечивает ли через ставни? забеспокоился Половников.
Только Лева Похлебаев успел повернуть выключатель, как в двери забарабанили.
— Открывайте! — послышался чей-то резкий незнакомый голос. — Проверка документов.