Приключения ноплов

Кормашов Александр

И всё равно сержант Ноплеф выглядел как истинный сержант. На его высокое звание, во-первых, указывала большая золотая кокарда, прикреплённая к треуголке на его голове. Кокарда была вдвое больше, чем у простых солдат. И сама треуголка больше. И голова тоже. Голова у сержанта вообще была чрезвычайно большая и ёмкая, как перевёрнутый чугунный котёл. Во-вторых, мундир на сержанте был ярко-малиновый, как у всех, но всё же чуть более ярко-малиновый, чем у простых солдат. Ярко-ярко-малиновый. Мундир очень плотно облегал коренастое сержантское тело,

а если немного и топорщился, то только в силу особенности покроя: он был короток спереди, но сильно удлинён сзади. Рукава тоже были длинные. Длинные и широкие. Особенно широко они отходили от плеч, а внизу почти сходили на нет. Этот стиль всегда был характерен для ноплов. Разумеется, удлинённые рукава мешали работать (кому надо было работать) или воевать (кому надо было воевать), а поэтому в районе локтя каждый рукав имел прорезь, позволявшую высовывать руку наружу. Эти прорези были узкими, потому что и руки у ноплов были тонкие. Как и ноги. Зато на ногах превосходно держались любого размера башмаки, которые, вероятно из-за тонкости ножек, всегда казались немного великоватыми.

Радостное утреннее солнце очень долго не могло отойти от Ноплефа. Особенно солнцу нравилась золотая кокарда, а также золотое тиснение на погонах, золотые нашивки на рукавах и золотые пуговицы на груди. Что уж говорить о медалях и орденах, покрывавших сержантскую грудь, словно чешуя. Солнце разглядывало сержанта и так, и этак, словно прикидывая: а, может, у сержанта ещё и золотая душа? Решая этот вопрос, солнце заглядывало Ноплефу в лицо и так сильно освещало его полузакрытые глаза-щёлочки, что казалось, ещё немного и сержант начнёт загораживаться рукой. Но руки Ноплефа оставались по-прежнему вытянуты по швам. Сержант продолжал крепко спать. Потому что это был мудрый сержант. А мудрый сержант – это тот, который никогда не спешит делать то, что может сделаться само. Зачем, к примеру, будить солдат, если они умеют просыпаться и сами?

Первым проснулся рядовой Ноплюх, что было неудивительно. Кто громче всех ночью храпит, тот утром быстрей всех высыпается. Поднявшись, Ноплюх свернул своё одеяло, собрал свой шезлонг, отнёс его на траву, затем вернулся, встал над спящими, набрал полную грудь воздуха и гаркнул, что было силы:

– Караул, подъём!!!

В ту же секунду караул вскочил, как ошпаренный. Свёртывая одеяла и убирая шезлонги, солдаты страшно ругались на Ноплюха, который предусмотрительно отступил подальше.

– Ну, ты болван! – возмущались солдаты. – Зачем было так орать?

– Ужо постой! Я сейчас до тебя доберусь!

– Братцы, ну, сколько ж можно ж! Почему он всё время кричит таким дурным голосом!

Солдаты ругались, хотя и прекрасно понимали, что каждый из них, проснись он однажды первым, прокричал бы «подъём» именно таким голосом. Может, даже громче. В этом была одна из самых неразрешимых загадок солдатской жизни в Нопландии.

Мудрый сержант от громкого крика тоже немедленно проснулся, но, поскольку он уже стоял на ногах, то теперь только щурил глаз и задумчиво шевелил усами. Рядовой Ноплюх подошёл к сержанту и громко доложил, что подъём караула произведён. Внешне рядовой Ноплюх был почти полной копией сержанта. Мундиры на них в любом случае были скроены одинаково. Правда, солдатам было не положено золотых пуговиц (те могли оторваться и потеряться в бою), а из всех орденов и медалей на груди рядового Ноплюха красовалась лишь криво пришитая заплата.

– Разрешите произвести подъём флага и исполнение гимна Нопландии! – крикнул рядовой.

– Разрешаю, – ответил сержант.

– Караул, стройсь!

Солдаты быстро подошли к сержанту Ноплефу и пристроились к нему сбоку в одну шеренгу. Сержанту опять не потребовалось даже шевелиться.

– Ра-авняйсь! К па-адъёму государственного флага и пра-аслушиванию государственного гимна… сми-ирн-а! – скомандовал рядовой Ноплюх, затем подошёл к флагштоку, размотал флаг, расправил верёвку и ещё раз посмотрел на сержанта. Тот мудро кивнул. Рядовой Ноплюх протянул руку к электрическому выключателю, закреплённому

прямо на флагштоке, и нажал кнопку. Тут же из громкоговорителя, закреплённого на крыше казармы, послышались звуки гимна, и флаг Нопландии торжественно поплыл по флагштоку вверх. Вскоре он был подхвачен лёгким ветерком, для которого это был сигнал тоже – дуть. Как и птицам – петь.

Глава 5. Гимн и флаг – ворона-самоучка – Ноплеандр поливает цветы

Все ноплы когда-то учились в школе, а поэтому хорошо помнили, что звонок даётся для учителя, а не для учеников. Солдаты в Нопландии кроме этого ещё знали, что гимн – это только для караула. Поэтому никто из них и не вылетел из казармы и не начал строиться на плацу. Поэтому и сам гимн проигрывался приглушённо, негромко, дабы никого напрасно не разбудить.

Эти звуки никогда не были музыкой. Вообще никогда не были музыкой. Гимном являлось пение коноплянки.

История тут простая. Когда три века тому назад на Землю спустился инопланетный корабль и гости планеты впервые ступили на землю, то первой их поприветствовала именно эта неприметная птичка. Именно коноплянка пропела гостям оду радости. Да, эта ода звучала несколько сумбурно, но тут уж ничего не поделаешь. Просто у коноплянки такое странное пение. Пела она неплохо, но как будто постоянно путаясь и сбиваясь. Впрочем, гости планеты были в совершенном восторге, и они очень быстро прониклись всем её существом. А что, в самом деле? Птичка была бойкая, шустрая, везде бывала, всё знала и при этом ни у кого не вызвала никаких подозрений. Приняв облик коноплянки, инопланетяне, разумеется, не собирались оставаться такими на века, тем более, что их естественный вид то и дело прорывался наружу, однако события развивались неожиданным образом. Дело в том, что капитан корабля внезапно объявил себя королём. Настоящим земным королём. И тогда он постановил, что изображение коноплянки должно быть помещено на государственный флаг, а её сумбурное пение утверждается как государственный гимн.

В Нопландии с подъёма государственного флага и проигрывания государственного гимна начиналось каждое утро.

Это утро ничем не отличалось от других. Ярко светило солнце, дул лёгкий ветерок, пели… А вот и нет. Другие птицы как раз и не пели. Да, разумеется, после пения коноплянки закон разрешал петь им тоже – малиновкам, зябликам, соловьям, пеночкам и даже воробьям и воронам, хотя те были непевчие. Всем разрешалось петь, но при этом настоятельно рекомендовалось сдерживать эмоции. Считалось, что сдержанность способствует развитию ума. А от ума – счастье.

Об этом хорошо знала одна умная ворона. Во время исполнения гимна она как раз сидела на вершине флагштока и, склонив набок голову, внимательно наблюдала, как снизу к ней поднимается флаг. Эта птица уже настолько хорошо развила свой ум, что даже научилась читать. Хотя никто её этому не учил. Она была самоучкой. Грамота вороне далась нелегко, и очень нескоро наступил тот момент, когда она, наконец, выучила все буквы и научилась их складывать по слогам. С тех она делала это часто и уже познакомилась со всеми словами в Нопландии, но было одно, которое по-прежнему ворону сильно озадачивало. Именно это слово поднималось сейчас к ней снизу. Вышитое золотыми буквами, оно находилось на флаге сразу под изображением птички коноплянки.

Сложно сказать, зачем там находилось там это слово. Возможно, потому что изображённая коноплянка одновременно походило и на зяблика, и на пеночку, и на жаворонка, и множество других птиц, но больше всего на только что вылупившегося цыплёнка, потому что изображение птички было всё-таки государственный герб и без золота тут никак. Ворона всё это понимала. Не понимала она только одного: почему слово «ко-ноплянка» было написало через чёрточку.

Каждое утро ворона прилетала к казарме, садилась на флагшток и дожидалась подъёма флага. Складки на флаге порой скрывали эту загадочную чёрточку, и тогда всё как будто вставало на свои места. То есть можно было прочитать «коноплянка» слитно, хотя и в две строчки, а то и в три. На флаге это выглядело так: