Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Глава LV
На следующий день они осмотрели все достопримечательности города, присутствовали при казни двух юношей, которые были повешены за изнасилование шлюхи, и затем около часа дня выехали из Рента в том же дилижансе, какой привез их сюда; и когда речь зашла о казни, при совершении коей они присутствовали, фламандская красавица выразила большое сочувствие и сострадание к несчастным, которые, как ее уведомили, пали жертвой злых козней их обвинительницы. Чувство ее разделили все присутствующие, кроме француженки легкого поведения, которая, считая, что это дело затрагивает честь ее товарок, с горечью поносила распутный век и в особенности гнусные и злодейские покушения мужчины на целомудрие слабого пола, заявив с негодующим взглядом, обращенным на живописца, что она лично никогда не в состоянии будет в достаточной мере возблагодарить провидение, защитившее ее прошлой ночью от греховных домогательств необузданной похоти. Это замечание вызвало многочисленные шутки по адресу Пелита, который повесил нос и сидел молча, с унылым видом, опасаясь, как бы, по вине злорадствующего врача, слух о его похождениях не дошел до его супруги. В самом деле, хотя мы и постарались объяснить это происшествие читателю, оно оставалось неразрешимой тайной для всех ехавших в дилижансе, ибо роль, какую сыграл капуцин, была известна ему одному, однако и он не имел понятия об участии в этом деле Пикля; итак, большая часть того, что претерпел живописец, была признана преувеличением, созданным его необузданной фантазией.
В разгар их беседы об этом необычайном происшествия кучер сообщил им, что они находятся сейчас на том самом месте, где отряд союзной армии был задержан и разбит французами, и, остановив экипаж, описал им битву при Мэлле. По сему случаю фламандская леди, которая, выйдя замуж, стала ярой сторонницей французов, дала подробнейший отчет обо всех обстоятельствах, так как они были ей сообщены братом ее мужа, участвовавшим в бою. Этот рассказ, в котором число французов было уменьшено до шестнадцати тысяч, а число союзников увеличено до двадцати тысяч человек, столь противоречил истине, а также оскорблял похвальные чувства Перигрина, что последний осмелился опровергнуть ее утверждение, и завязался жестокий спор не только по поводу затронутого вопроса, но и касательно всех битв, в которых герцог Мальборо сражался против Людовика XIV. В пылу спора леди отняла у великого полководца всю славу, им обретенную, заявив, что каждая выигранная им битва была умышленно проиграна французскими генералами с целью повредить планам мадам де Ментенон, и в виде доказательства сообщила, что при осаде лилльской цитадели Людовик в присутствии дофина сказал, что, если союзники принуждены будут снять осаду, он немедленно объявит о своем браке с этой особой; тогда его сын послал тайный приказ маршалу Буффлеру сдать крепость. Этот невероятный довод был подтвержден клятвенными заверениями монаха и куртизанки и признан гувернером, который заявил, будто слышал об этом из верного источника, тогда как доктор не выразил своего мнения, как человек, почитающий скандальным знать историю столь недавних событий. Израильтянин, будучи истинным голландцем, встал под знамена нашего героя, который, пытаясь доказать нелепость и невероятность их утверждений, вызвал у своих противников такое возмущение и незаметно разгорячившись в пылу спора, рассердил свою Аманду до такой степени, что прекрасные ее глаза сверкнули гневом, и он не без основания предположил, что — буде он не найдет средства успокоить ее раздражение — она, ревнуя о славе французской нации, ради этого пожертвует своим уважением к нему. Побуждаемый такими опасениями, он постепенно остыл и незаметно отказался от защиты своих доводов, всецело предоставив заботу о них еврею, который, видя себя покинутым, поневоле уступил из благоразумия; таким образом, французы остались победителями, а их молодая героиня вновь обрела хорошее расположение духа.
Наш герой, разумно подчинившись превосходству ума своей прекрасной повелительницы, терзался страхом потерять ее навеки и изощрял свою фантазию, измышляя способ получить награду за ухаживание, подарки и разочарования, им уже испытанные. Под предлогом подышать свежим воздухом он влез на козлы и воспользовался своим красноречием и щедростью с таким успехом, что кучер взялся повредить дилижанс так, чтобы в тот день они могли доехать только до города Алоста; исполняя свое обещание, кучер искусно опрокинул дилижанс, когда они находились на расстоянии только одной мили от этой станции. Он прибег к этой мере с такою осторожностью, что происшествие не повлекло за собой никаких неприятностей, кроме испуга обеих леди и маленького неудобства, о котором они узнали из слов кучера, а он, осмотрев экипаж, объявил компании, что сломалась ось, и посоветовал дойти пешком до харчевни, тогда как он не спеша поедет вслед за ними и сделает все возможное, чтобы немедленно помочь беде. Перигрин притворился, будто очень огорчен происшедшим, и даже бранил кучера за небрежность, нетерпеливо выражая желание быть в Брюсселе и опасаясь, как бы это злоключение не задержало их еще на одну ночь в пути. Когда же подкупленный им кучер, следуя полученным инструкциям, явился затем в харчевню и доложил, что нанятый им рабочий может починить экипаж не ранее, чем через шесть часов, хитрый юноша прикинулся взбешенным, накричал на кучера, осыпав его бранными эпитетами, и пригрозил избить его палкой за оплошность. Парень с большим смирением уверял, что опрокинулись они вследствие поломки оси, а не из-за его беспечности или неумения; и он готов, только бы его не считали виновником неудобства, навести справки, нет ли почтовой кареты, в которой Перигрин может немедленно выехать в Брюссель. Это предложение Пикль отклонил, раз всей компании не могли быть предоставлены такие же удобства. Он знал, что в городе можно достать только один такой экипаж, о чем его предварительно уведомил кучер.
Гувернер, не имевший понятия о его замысле, уверял, что одна ночь пролетит быстро, и просил его перенести терпеливо это маленькое разочарование, так как в доме, по-видимому, есть все, что им нужно, и путешественники весьма расположены провести время вместе. Капуцин, имея основание поддерживать знакомство с молодым иностранцем, не был огорчен этим происшествием, которое, растягивая срок их взаимного общения, сулило ему надежду еще раз воспользоваться щедростью Перигрина. Поэтому он присоединил свои увещания к увещаниям мистера Джолтера, поздравляя себя с возможностью наслаждаться его обществом дольше, чем он предполагал. Наш молодой джентльмен выслушал такое же любезное заверение от еврея, который ухаживал в тот день за французской кокеткой и надеялся пожать плоды своей галантности, так как его соперник, живописец, был чрезвычайно пристыжен и удручен приключением прошлой ночи. Что же касается доктора, то он был слишком поглощен размышлениями о своем собственном величии, чтобы интересоваться этим событием или его последствиями, и ограничился замечанием, что европейским державам следовало бы устраивать народные игры, подобно тем, какими славилась в древности Греция; в таком случае каждое государство имело бы в своем распоряжении искусных возниц, которые умели бы провести экипаж во весь опор, на волосок от пропасти, не рискуя опрокинуться.
Перигрин не мог не уступить их доводам и любезностям, за которые весьма учтиво их поблагодарил, и так как раздражение его как будто улеглось, предложил развлечься прогулкой по крепостному валу. Он надеялся побеседовать наедине со своей обожаемой фламандкой, которая в тот день была удивительно сдержанна. Когда предложение было принято, он, как обычно, подал ей руку, чтобы выйти на улицу, н искал случая преуспеть в своем ухаживании, но ее духовник не отходил от них ни на шаг, и он сообразил, что немыслимо достигнуть цели без содействия сего духовного лица. За это содействие он принужден был заплатить вторым кошельком, каковой был предложен и принят, как искупительный дар за греховное его поведение во время свидания, которое монах устроил для блага его души. Как только было сделано это пожертвование, благочестивый нищенствующий брат отошел бочком и присоединился к остальной компании, предоставив своему щедрому покровителю полную свободу домогаться желаемого. Можно не сомневаться в том, что наш искатель приключений не упустил такого случая. Он щедро рассыпал цветы красноречия и буквально истощил всю свою изобретательность, убеждая ее сжалиться над его страданиями и подарить ему еще одно свидание наедине, ибо в противном случае он лишится рассудка и совершит такие сумасбродные поступки, на которые она, в доброте своего сердца, будет взирать со слезами. Но, вместо того чтобы уступить его мольбе, — она сурово упрекнула его за самонадеянность, с какою он преследует ее своими греховными домогательствами. Она объявила ему, что хотя она и обеспечила себе отдельную комнату, так как отнюдь не притязает на более близкое знакомство с другой леди, однако он совершит промах, если снова потревожит ее ночным посещением, ибо она решила его не впускать.
Влюбленный утешился этим намеком, который он принял за полное согласие, и так как страсть его разгорелась от встреченных препон, сердце у него забилось быстрее, охваченное надеждой на обладание. Это упоительное ожидание вызвало тревогу, помешавшую ему принять участие в беседе, в которой он обычно отличался. За ужином он то вздрагивал, то погружался в мечты. Капуцин, приписывая это смятение вторичному отказу своей питомицы, обеспокоился, как бы не пришлось возвращать деньги, и шепотом посоветовал нашему герою не впадать в отчаяние.
Глава LVI
Тем временем французская сирена, потерпев неудачу с английским простофилей, который столь быстро пал духом и в явном унынии повесил нос, не пожелала рисковать заработком и решила испробовать свои чары на голландском купце. Она уже настолько пленила его сердце, что он относился к ней с чрезвычайным расположением, бросал на нее самые похотливые взгляды, расплываясь в улыбку, поистине израильтянскую. Живописец видел это и был оскорблен такими отношениями, которые почитал издевательством над своей бедой и явным предпочтением, оказанным его сопернику; сознавая собственную робость, он выпил огромный стакан вина, дабы оживить свою сообразительность и укрепить решимость в осуществлении какого-нибудь плана мести. Однако вино не возымело желаемого действия и, не внушив ему никакого плана, только разожгло жажду мести; тогда он сообщил о своих намерениях своему другу Перигрину и просил его помощи. Но наш молодой джентльмен был слишком поглощен своими собственными делами, чтобы интересоваться заботами других людей, и так как он уклонился от участия в проделке, Пелит прибег к изобретательности камердинера Пикля, который охотно впутался в эту затею и придумал план, каковой и был приведен в исполнение.
Был уже поздний час, и когда путешественники разошлись по своим комнатам, Пикль, подгоняемый юностью и желанием, поспешил к спальне своей чародейки и, найдя дверь незапертой, вошел, вне себя от восторга. Луна, светившая в окно, указала ему путь к ее кровати, к которой он приблизился в величайшем волнении и, застав свою возлюбленную, по-видимому, спящей, попытался ее разбудить нежным поцелуем. Но этот способ оказался недействительным, ибо она решила избавить себя от неприятности стать соучастницей его греха. Он еще раз ее поцеловал, шепнул ей на ухо страстный привет и, прибегнув к другим нежным средствам, чтобы дать ей знать о своем присутствии, убедился в том, что она намерена спать, несмотря на все его усилия. Разгоряченный таким приятным предположением, он запер дверь, чтобы не было никаких помех, и, забравшись под одеяло, бросил вызов фортуне, сжимая в своих объятиях прекрасное создание.
Однако, как ни был он, по-видимому, близок к счастливому завершению своего плана, надежды его были снова разрушены устрашающим шумом, который мгновенно разбудил его испуганную Аманду и в данный момент завладел всем его вниманием. Его камердинер, которого Пелит взял в советчики, дабы отомстить даме легкого поведения и ее ухаживателю еврею, нанял у цыган, остановившихся в харчевне, осла, разукрашенного бубенчиками, и когда все удалились на отдых, а иудей, по всей вероятности, улегся со своей любовницей, они привели это животное наверх, в длинный коридор, по обеим сторонам которого находились спальни. Живописец, видя, что дверь в комнату этой леди, согласно его ожиданиям, приотворена, сел верхом на осла, намереваясь въехать в спальню и потревожить любовников, предающихся ласкам; но когда, верный своей породе, осел почувствовал на себе незнакомого всадника, он вместо того чтобы повиноваться ездоку и идти вперед, стал пятиться в другой конец коридора, несмотря на все усилия живописца, который тщетно его понукал, угощал пинками и тузил кулаками. Вот эти-то звуки, вызванные состязанием Пелита с ослом, долетели до слуха Перигрива и его возлюбленной, и ни тот, ни другая не могли дать никакого разумного объяснения этому шуму, который усилился, когда животное приблизилось к их комнате. Наконец, осел, пятясь, наткнулся на дверь, каковую он, разок лягнув по ней, заставил распахнуться и вошел с таким грохотом, что напугал леди чуть не до обморока и привел ее возлюбленного в крайнее замешательство и смущение.
Живописец, столь неожиданно ввалившись в спальню неведомого ему человека и страшась гнева ее хозяина, который мог разрядить в него пистолет, приняв его за грабителя, вломившегося к нему, неимоверно перепугался и, стремясь поспешно отступить, удвоил свои усилия, в ужасе обливаясь потом и взывая к небесам о спасении. Но, вместо того чтобы подчиниться его воле, упрямый спутник, не сочувствуя его положению, начал вертеться, как жернов, причем топот и звон бубенчиков слились в изумительный концерт.