Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода"

Агамиров Карэн Владимирович

Профессор Антисемитов с раннего утра и до ухода последнего сотрудника неотлучно стоял на вахте, злобно курил, стряхивал пепел за шиворот вахтеру, с которым умудрялся не переброситься за весь день ни единым словом, и с пристрастием допрашивал на предмет принадлежности к библейскому народу не только Макарыча, но и всех, кто имел несчастье заявиться в институт на работу.

Допрос производился вне зависимости от служебного ранга сотрудника. Директор учреждения, академик Терпень Настоевич Оперман, в ответ похлопывал подчиненного

по могучему плечу, доставал пачку жутких кубинских сигарет "Partagas", протягивал ее Антисемитову и бодро рапортовал:

– Поживешь с мое, тогда узнаешь!

Макарыч, притаившийся за колонной, никак не мог взять в толк, что имеет в виду академик Оперман. И почему он до сих пор терпит профессора Антисемитова и не увольняет его? Тем более, что ни одного научного труда профессор так и не издал, а ученое звание заимел благодаря мифическим связям в Высшей Аттестационной Комиссии по совокупности столь же мифических достижений.

Когда Ученый Секретут ВАКа Аввакум Нестандартович Гертрудов, толстозадый и лысый "голубой" крепыш, поинтересовался у Антисемитова, имеет ли он научные труды, тот с гордостью ответил:

– Нэт!

Ученый Секретут подпрыгнул и завизжал:

– Да Вы понимаете , что недостойны высокого звания "Профессора"!?!

На что Антисемитов гордо изрек:

– Да!

При этом ноги в огромных желтых ботинках он держал носками во внутрь, злобно курил и стряхивал пепел прямо на Аввакумскую лысину.

Ученый Секретут, достав из шкафа старый дырявый носок и стряхнув им пепел со своего "глобуса", пробормотал:

– Да, недостойны... . И только высшие силы принуждают нас к этому.

И включил Антисемитова в список соискателей. Эта история стала легендой в научном мире.

Какие-такие высшие силы, гадал народ в Правовом Институте, охраняют "профессора"? Почему Директор, всесоюзно известный академик Терпень Оперман, терпит его?

Как-то раз Макарыч столкнулся с академиком в институтской уборной. Терпень Настоевич достал из внутреннего кармана пиджака кусок хозяйственного мыла, начал всухую тереть им руки (воду в институте на все лето отключили) и поинтересовался, как идут у молодого аспиранта дела.

– Да вот, - бодро доложил Макарыч, - вчера справляли с приятелем пятую годовщину того дня, как он бросил пить. По этому поводу пригласили к нему домой двух подружек-лесбиянок, чтобы не мешали нам справлять.

Ну и насыропились до такой степени, что стали приставать к подружкам. А те ни в какую! Мы, дескать, так не договаривались. Ну и пришлось для порядка дать обеим в репу, а они позвали милицию.

Пришел наряд и повязал подружек. Мы за них заступились, тогда наряд повязал и нас.
– Академик Оперман выронил мыло из рук. Макарыч вдохновенно продолжал.
– Мы оставили подружек дома, а сами направились в милицейский "воронок".

В отделении на нас составили протокол в злостном неповиновении Советской власти. Мой приятель попытался доказать капитану, что мы Советскую власть очень даже любим, и получил за это в глаз.

Досталось и мне.
– Макарыч разинул пасть и с гордостью продемонстрировал академику последствия "дружеской" встречи с блюстителями закона.
– Мы не обиделись и предложили наряду продолжить вечеринку в отделении. Идея была поддержана. Гудели всю ночь, а чуть свет - я ноги в руки и в Ваш институт. Грызть гранит науки!
– завершил повествование Макарыч и спросил у академика, не найдется ли у него чего-нибудь выпить, а то страшно болит голова.

Академик Оперман немедленно пригласил необычного аспиранта к себе в кабинет. Макарыч поднял мыло, засунул Директору в задний карман брюк, и они вышли из уборной, словно два старых неразлучных приятеля.

Секретутке Музе Терпень Настоевич наказал, что у него встреча с куратором по линии Рыцарства Плаща и Кинжала, и велел никого не впускать, особенно жену, если она опять заявится. При слове "жена" Муза прыснула.

Они зашли в кабинет. Академик залез под стол, извлек оттуда бутылку "Napoleon", откупорил ее, посмотрел на Макарыча и сделал хороший глоток.

Зазвонил телефон. Это была жена академика. Макарыч отчетливо слышал ее визгливый голос.

– Ты опять там пьешь!
– орала тетка.
– Холодильник размораживается, белья накопилось выше крыши твоего поганого института. Наш несчастный Нетерпень звонил. Ему опять Мальвина изменила, так как он опять к ней приставал во время месячных.

А у меня за последние сорок лет уже пятый подряд климакс, да и соседи по новой скандалят. Дворник, вон, гляжу, подметает. Сегодня еще грозу обещали. Машины, вон, по улице ездят. Светофор горит.

Курица, которую ты вчера притащил, с каким-то запашком. А тебе все нипочем! Все работаешь и пьешь! Пьешь, да работаешь! И даже не куришь!

Академик Оперман, блаженно улыбаясь в телефонную трубку, протянул бутылку Макарычу, но передумал и опять сделал добрый глоток.

– Опять выпил!
– завизжала жена пуще прежнего.
– С утра сегодня грозу обещали, а ее все нет и нет! Зачем только ты мне подарил этот проклятый трехстворчатый зонтик!?

Академик, причмокивая в трубку, заговорил.

– Э-э-э-э..., солдатик, тебе кого..., чего..., э-э-э...

– Чего кого!
– забасил "климакс".
– Сейчас приеду к тебе.

Академик положил трубку на рычаг и сделал третий глоток. Макарыч облизывался. Терпень Оперман прищурился и протянул бутылку Макарычу, но опять передумал и произвел очередной глоток.

Они сидели молча. Академик пристально смотрел на Макарыча и, спустя некоторое время, спросил:

– А где-то я тебя, паренек, уже видел. Не служили ли Вы в дальней авиации на Дальнем Востоке в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году?