Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода"
Шрифт:
Макарыч ответил, что служил, потому что дальняя авиация завсегда была мечтой его детства. А поскольку он стащил в возрасте пяти лет из универсама на улице летчика Бабушкина маленький такой самолетик, то можно уверенно заявить, что служба на Дальнем Востоке в дальней авиации стала делом всей его жизни с младых ногтей, и он не променяет дальнюю авиацию ни на какую другую, в том числе и на ближнюю.
Академик смастерил новый глоток, после чего заявил.
– Академия наук развивается бурно и стремительно!
Макарыч заметил, что наука вообще тетка благодарная.
– Ночью, правда, - дополнил Макарыч, - часика этак в четыре, ее выкидывает из кабинета вахтер - бывший Замминистра, сам погоревший на девочках. В лихие годы Авось Адюльтерович Министрантов опустился до того, что пригласил домой, в отсутствие жены (та развлекалась в это время на курорте с его водителем-китайцем), трех милашек из гостиницы "Минск".
Так они, коровы, подсунули несчастному, непьющему импотенту с одиннадцати лет, в квас клофелин, обвинив его наутро в изнасиловании в особо крупных размерах.
В качестве отступного милашки потребовали от Замминистра женушкину норку, которую он, по их разделданным, намедни заложил в ломбард неподалеку от их родной гостиницы, так как за последнее время излишне проворовался на службе.
Оглушенный бездарной ночью, клофелином и необычайной информированностью вымогательниц Авось Адюльтерович покорно поперся в ломбард. В торжественный момент акта передачи норки жертвам мифического изнасилования, состоявшегося на территории супружеской спальной, - Макарыч гнусно скривил рот, - в квартиру с диким воплем ворвалась жена.
Да не одна, а с любовником- водителем-китайцем. На следующий день Министрантова разжаловали в вахтеры в его же родном Министерстве, а по достижении возраста семидесяти пяти лет перевели в тот самый Сталестроительный Институт, в котором секретутка Ядвига охмуряла Проректора по науке Хохлача Стальевича.
Зато, - воодушевленно заключил Макарыч, - вот уже двадцать лет подряд бывший Замминистра, а ныне почетный вахтер Авось Адюльтерович Министрантов, не водит девок и не ворует на службе, если не считать вынесенного им с вахты трехпрограммного радиоприемника "Маяк".
Да и его лишился в тот же день! Когда он зашел с ним под мышкой в подъезд, то нарвался на апперкот какого-то пэтэушника и очнулся через три дня без часов, шести зубов и приемника.
Адюльтерович воспарил через тернии к звездам и сейчас исключительно строго и со знанием дела блюдет нравственность в стратегическом Сталестроительном Институте, вверенном ему высшим вахтенным руководством.
Макарыч перевел дух.
Академик Оперман прищурился, нажал на кнопку селектора и три раза прокукарекал в него. В тот же миг в кабинет впорхнула, словно бабочка, секретутка Муза с тремя гранеными стаканами на доске для разделки мяса.
Она ловко выхватила из рук шефа бутылку с "Napoleon" и по-братски распределила оставшееся содержимое.
При этом стакан Музы оказался на две четвертинки полнее Макарычева и на три четвертинки Директорского.
– А почему, солдатик, - вопросил Терпень Настоевич, - вахтер-Замминистра заработал импотенцию именно в одиннадцать лет? Почему в столь ПОЗДНЕМ возрасте?
– А раньше он никак не мог ее подхватить, - объяснил Макарыч.
– Именно в одиннадцать годков Авось втюрился в дочку дворника Юнону и пристал к ней в те критические дни, когда отец отрабатывал трудовой запой и наслаждался жизнью под забором за пивным ларьком у метро "Войковская".
Влюбленные завалились на авось в дворницкую и приступили к делу, не удосужившись проверить герметичность крышки стока мусора. Получилось так, что папаша "Джульетты" не защелкнул задвижку, и в самый ответственный момент на будущего Замминистра обрушился поток всевозможного дерьма.
С тех пор "Ромео" стойко, непоколебимо и убежденно утратил то, что является головной болью для всех без исключения представителей "человека рода ОН", как характеризуется мужчина в Словаре Даля.
Между прочим, головная часть дерьма состояла из отходов с барского стола некоего академика, проживавшего над дворницкой на втором этаже.
Это, ненароком, были не ВЫ?
– Макарыч фамильярно навел указательный палец на академика Опермана.
Путем сложнейших расчетов, опираясь на выкладки таинственной теоремы Ферма, они пришли к выводу, что шестьдесят четыре года назад (нынешние вахтерские семьдесят пять минус одиннадцать как основание его импотенции) академик Оперман, которому позавчера стукнуло шестьдесят два годика, никак не мог быть академиком. Поэтому выдвинутое против него обвинение в сексуальной катастрофе вахтера-Замминистра Авося Министрантова несостоятельно.
В этот момент в кабинет ворвалась Фурия в цигейковой шубе. Под ее личиной скрывалась супруга Терпеня Опермана. В одной руке она держала удочку и пластмассовое ведро с щеткой для мойки автомобилей, а в другой - неимоверных размеров портфель рыжего цвета. Заговорила Фурия неожиданно ласково.
– Михайло Сигизмундыч!
– обратилась она к мужу по имени-отчеству (хотя, согласно паспортным данным, он был Терпенем Настоевичем), - по дороге в твою институтскую забегаловку я заглянула в автомобильный магазин и вот прикупила для своего "Жигуленка" разной рыболовной снасти.
Заодно приобрела в канцтоварах в подарок себе на Новый Год (дело было в июле.
– Авт.) вот этот портфель.
– Жена сунула рыжее чудовище академику под нос. Терпень Оперман всесторонне обнюхал кейс.
Затем Фурия подошла к окну, открыла створки и высунулась на две трети своего необъятного туловища. Каким-то чудом ей удалось удержаться и не шлепнуться с пятого этажа на цветочные клумбы.
Извиваясь дождевым червяком, она вползла назад и, не обращая внимания ни на Макарыча, ни на рыжую секретаршу нежного бальзаковского возраста, ни на мужа, ни на "императора" в бутылке, стала раздеваться в такт старинным настенным часам.