Приключения во дворе
Шрифт:
— Продулся? — спросил Паша Севчук у одного из зрителей этой удивительной сцены.
— Ага, — кивнул тот головой.
— Ну и правильно, — сказал Паша Севчук, — не играй, если не на что.
В это время мальчик остановился и, совсем уже задыхаясь, сказал:
— Десять.
— Правильно, десять! — закричали зрители.
Вова Бык спрыгнул на землю.
— Плохо вёз, — сказал он, — в следующий раз, если попадёшься, я тебя заставлю бежать как следует. Ну, да ладно.
— Знакомься, Бык, — сказал Паша, — это Миша Лотышев. Он парень зелёный, но, если поработаем, может, толк и получится.
— А ну покажись, — сказал Бык и внимательно посмотрел на Мишу. — Проверим сейчас, человек ты или улитка.
Совершенно неожиданно он провёл сильной и грязной рукой по лицу Миши снизу вверх. Это было так больно, что у Миши даже слёзы выступили на глазах, но он побоялся оказаться улиткой и промолчал.
Бык неожиданно ударил его ногой по ногам, да так ударил, что Миша упал. Он ушибся довольно сильно, но по-прежнему, боясь оказаться улиткой, сдержал слёзы и встал. Мальчики, стоявшие в стороне, с одобрением следили за всей этой процедурой. Впрочем, и сейчас слишком уж горячее сочувствие Вове Быку отражалось на их лицах. Кто их знает, что они думали на самом деле.
— Ладно, — сказал Бык, — надежда есть, что получится человек. Молчать умеешь?
— Как это — молчать? — удивился Миша.
— У нас тут дела секретные, — объяснил Вова Бык, — нам ни к чему, чтобы посторонние путались. Если разболтаешь хоть что-нибудь, предателем будешь.
— А какие это — секретные? — спросил Миша.
— Так тебе и сказали! Станешь своим, всё понемногу узнаешь.
Миша молчал. Сомнения одолевали его. Конечно, с одной стороны, интересно участвовать в каких-то секретных делах, о которых никто не знает, а ты знаешь. С другой стороны, угадай, что за дела. Хорошо бы посоветоваться с Анютой, но он понимал, что советоваться не полагается.
Бык понял, какие сомнения одолевают Мишу.
— Трусишь? — спросил он. — Ну, что же, мы никого не заманиваем. К нам сами просятся. Паша Севчук вот не хуже тебя. Даже портрет висит, а он не сомневается.
Светлый образ Паши Севчука решил дело.
— Ладно, буду молчать, — кивнул головой Миша.
— Ну, смотри, если проболтаешься, из-под земли достану, и тогда пощады не жди. На морском дне разыщем. Ты и подумать не сможешь, где тебя паши найдут.
— Буду молчать, — хмуро сказал Миша.
— Решено, — сказал Бык, — деньги есть?
— Нет, — сказал Миша.
— Тогда ничего не выйдет, — сказал Бык.
— На первый раз, я думаю, — вмешался Севчук, — можно поверить в долг. Он парень честный, отдаст.
Бык с сомнением посмотрел на Мишу.
— Ну, что неё, — протянул он, — если ты ручаешься, поверим на первый раз. Ты, Паша, ему объясни, в чём дело.
— У нас тут — торжественно заговорил Севчук, — союз настоящих мужчин. Мы воспитываем в себе волю, мужество, умение выкрутиться из любых обстоятельств. Ни в коем случае не обращаться к старшим, иначе ты — улитка, а не человек. С девчонками не дружить, ничего не бояться, понятно? И хранить тайну, как хранят настоящие мужчины.
Всё это звучало очень интересно. Миша понял, что во всём этом есть что-то важное и значительное.
— Ладно, — сказал он.
— Наш атаман, — продолжал Севчук, — заслуживший мужеством и силой право командовать и выбранный нами единогласно, — Вова Бык! Каждый из нас обязан его слушаться и ему помогать. Понятно?
— Понятно, — сказал Миша.
Вова Бык улыбнулся и дружески хлопнул Мишу по плечу.
— Ничего, — сказал он, — ты парень хороший, ты мне нравишься, из тебя будет толк. Хочешь, я тебя одной игре научу?
— Хочу, — сказал Миша.
Бык достал из кармана три деревянные формочки, которыми малыши играют в песок, потом порылся на дне кармана и вытащил обыкновенную маленькую горошину.
— Игра такая, — заговорил он, — вот я ставлю три формочки. Под одной лежит горошина. Под какой?
— Под этой, — сказал Миша, отлично видевший, что Бык положил горошину под формочку, стоявшую справа.
— Правильно, — согласился Бык, — теперь я буду на твоих глазах переставлять формочки. Ты можешь смотреть как хочешь внимательно. Я их буду переставлять и читать вслух стихотворение Пушкина «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда». Когда я кончу читать стихотворение, я уберу руки, и ты должен угадать, под какой формочкой горошина. Если угадаешь, я даю тебе двадцать копеек. Если не угадаешь, ты мне даёшь тоже двадцать копеек. Дело чистое, обмана нет, всё на твоих глазах.
— А у меня нет двадцати копеек, — сказал Миша.
— Принесёшь завтра, — согласился Вова Бык. — Раз за тебя Паша Севчук ручается, поверю.
Миша смотрел на формочки и соображал: он ясно видел, под какой формочкой лежит горошина. Как бы Бык ни переставлял формочки, Миша будет следить за ним внимательно. Он выиграет двадцать копеек, купит мороженое или сходит в кино. Трудно было только понять, почему Вова Бык сам идёт на проигрыш? Но, в конце концов, это Мишу не касается. В крайнем случае, даже если он и проиграет, можно попросить у Анюты двадцать копеек на кино или на мороженое и отдать долг.
Он всё-таки колебался, но Бык в это время добавил:
— А пока игра не началась, можешь поднять все три формочки и посмотреть, где горошина.
Это решило дело. Ясно было, что обмана нет. Миша поднял все три формочки и убедился, что горошина в самом деле лежит под крайней формочкой справа.
— Начали? — спросил Бык.
— Начали, — согласился Миша.
— «Птичка божия не знает, — начал Бык, — ни заботы, ни труда».
Он говорил неторопливо, с расстановкой, с выражением. А руки его в это время с бешеной быстротой переставляли формочки, так что у Миши даже рябило в глазах. Сначала он ещё видел горошину, формочки летали над ней, горошина то была, то её не было, она то исчезала, то появлялась, то она скрывалась под одной формочкой, то под другой, а Бык в это время неторопливо читал про то, как птичка «долгу ночь на ветке дремлет», и наконец закончил последней короткой строчкой.