Приключения во дворе
Шрифт:
Двор был запущен и захламлён. Никому не хотелось прилагать силы, чтобы сделать его красивее и наряднее. Всё равно дом должны сносить, и не в этом году, так в следующем начнут здесь строить, одни говорили — кинотеатр, другие — двухэтажное ателье. Тогда благоустроят и двор, быть может, посадят деревья, быть может, разобьют сквер, но уж, наверное, уничтожат все эти полуразвалившиеся сараи, всё это безобразие и грязь.
Но пока дом стоял.
Если бы случайный прохожий зашёл во двор, он, вероятно, не увидел бы ни одного человека. Даже ребята, живущие в этом доме, предпочитали соседние дворы, в которых были разбиты сады и скверы, росли деревья, стояли скамейки. Там можно было поиграть в волейбол и побегать, а в одном из соседних дворов даже бил настоящий фонтан.
Если бы, однако, прохожий протиснулся и щель между двумя сараями, то в пустом пространстве между сараями и глухой стеной он увидел бы нескольких мальчиков, которые насторожённо и недоверчиво посмотрели бы на постороннего человека. Вероятно, случайный прохожий обратил бы внимание на одного из них, одетого очень неряшливо, ростом гораздо выше и, очевидно, годами старше, чем все остальные. Это был Вова Бык. Настоящая его фамилия была Быков. Но об атом мало кто помнил, да, кажется, позабыл и он сам. Вова Бык был известен в пределах всего квартала.
Если до конца разобрать любой случай хулиганства или просто безобразного поведения мальчиков квартала, то всегда можно было докопаться до следов участил Вовы Быка. Но только надо было очень внимательно разобраться. Вова Бык был изворотлив и хитёр. Если его притягивали к ответу, он начинал громко плакать и жаловаться на то, что валят на него чужую вину, и плакал по-настоящему, размазывая по лицу слёзы, всхлипывая, клялся в своей непричастности к преступлению, жаловался на то, что к нему придираются несправедливо. Хоть и знал участковый или работник детской комнаты милиции, что не обошлось дело без Вовы Быка, но доказать обычно не мог ничего. Послушает, послушает участковый или работник детской комнаты милиции причитания несчастного, несправедливо обиженного Вовы Быка да и махнёт рукой.
— Ну, смотри у меня, — скажет, — попадёшься! Ладно, иди отсюда.
Угрозы Вову Быка не пугали. Выкручивался всегда, авось и в следующий раз вывернется. Слёзы высыхали немедленно, лицо вместо жалобного выражения принимало выражение заносчивое и угрожающее, и Вова Бык становился опять властным и суровым царём маленького своего царства.
Да, царство это было невелико, и население его постоянно менялось. Всё-таки всегда вокруг Вовы толкалось семь, а то и десять ребят. А больше Вове и не было нужно. Зато уж все его подданные перед ним трепетали и всякое Вовино распоряжение выполняли беспрекословно. Они считали себя друзьями Вовы Быка, но Вова не верил в дружбу. Каждый из его так называемых друзей находился от Вовы в зависимости. Одни участвовали с ним вместе в проделках, о которых не следовало никому постороннему знать, и Вова, не стесняясь, грозил им, что, если что, он сообщит родителям об этих проделках. Другие были должны Вове деньги, третьи искренне считали, что Вова ничего на земле не боится, и поэтому сами его боялись.
Вовина мать давно умерла, отец женился на другой женщине, у которой было двое своих детей. Мачеха была не злой, а просто слабохарактерной женщиной. Сначала, когда она переехала к отцу, она пыталась подружиться с пасынком, но Вова встретил её враждебно, грубил, не слушался, издевался. Она и махнула на него рукой. Она действительно натерпелась от Вовы, и, вспоминая свои обиды, раздражалась всё больше и больше, и жаловалась отцу, что сын у него настоящий негодяй.
Отец ей скоро поверил, потому что Вова грубил мачехе при отце, грубил самому отцу, избивал детей мачехи, которые были младше и слабее его. А отец первое время часто выпивал, часто ходил без работы, потому что его увольняли за прогулы и пьянство. Ему бы свои грехи перед женой замолить, а где уж тут защитить сына.
Вова только ночевал дома. В школу, правда, ходил и кое-как отвечал на тройки. Ходил он потому, что понимал: перестанет ходить, сразу заволнуются в школе, начнут выяснять, в чём дело, к отцу придут — словом, хлопот не оберёшься. Проще было сидеть на уроках и думать о своём. Память у него была хорошая, и экзамены он кое-как сдавал. Один только раз остался на второй год.
Школу Вова считал неизбежной неприятностью. Он равнодушно слушал, когда его ругали учителя, и, в общем, ему было всё равно, как к нему в школе относятся.
Зато, отсидев положенное число уроков, он снова становился царём маленького своего царства, а царём он был суровым и беспощадным.
У каждого тирана должен быть помощник, должна быть правая рука. Такой правой рукой Вовы был Паша Севчук. Кому бы могло прийти в голову, что этот примерный, замечательный мальчик — первый помощник испорченнейшего, неисправимого Вовы Быка! И трудно сказать, когда Маша Севчук был самим собой. Тогда ли, когда од в городском пионерском лагере увлечённо оборудовал радиоузел и скромно слушал, как его хвалят за примерное поведение, или тогда, когда он беспрекословно выполнял Вовины поручения, поручения такие, от которых всякий порядочный мальчик с возмущением бы отказался. Даже внешне Паша Севчук менялся. В школе или в лагере он был аккуратен, приветлив и добродушен, но вот он пролезал в щель между сараями и лицо его приобретало выражение задиристое и залихватское. Мальчикам, которые были меньше его, он нахлобучивал на лицо кепку или неожиданно проводил рукой по лицу. И мальчики старались делать вид, что ничего в этом неприятного нет и что это просто нормальная, весёлая шутка. Только с Вовой Быком он разговаривал как равный с равным. Если, однако, внимательно вслушаться, можно было догадаться, что Вова снисходит к Севчуку, а Севчук очень горд товарищескими отношениями с Вовой.
В день, о котором мы рассказываем, в первый день пребывания Миши в пионерском лагере, Паша Севчук привёл Мишу в царство Быка. Мальчики протиснулись в щель между сараями. Миша всё время, пока они шли, спрашивал у Паши, куда тот его ведёт, но Паша только отмахивался и говорил:
— Сам увидишь. Не бойся, в дурное место не приведу.
Любопытство мучило Мишу. Он был польщён тем, что такой замечательный мальчик, как Севчук, взял с собой именно его, а не кого-нибудь другого из ребят. Он ждал интереснейших событий, каких-то увлекательнейших игр, к которым допускают не всех, а вот его, Мишу, допустили.
Он удивился, когда они прошли узкую подворотню старого дома. Он как-то заглядывал в эту подворотню и убедился, что ничего увлекательного во дворе нет. Ещё больше удивился он, когда Паша провёл его в щель между сараями.
За сараями шла странная игра. Вова Бык, которого Миша много раз видел, сидел верхом на маленьком мальчике, которого Миша тоже видел раньше, хотя и не знал его фамилии. Теперь мальчик этот, красный, запыхавшийся, потный, сгибаясь под тяжестью Быка, бегал по кругу. В руке у Быка был прут, которым он подхлёстывал мальчика и строго покрикивал:
— Давай, давай, не ленись! Быстрей!
Ещё несколько ребят стояли в стороне и смотрели на странную эту забаву. Они улыбались, как будто всё это было очень остроумно, и даже покрикивали иногда тоже: «Давай, давай», но что-то неискреннее было в их улыбках и что-то слишком уж залихватское звучало в голосах. Как будто они и жалели мальчика, и боялись это показать, и как-то слишком усердно, с другой стороны, показывали, что им очень нравится поведение Вовы Быка.
Мальчик остановился — видно, не под силу было ему дальше бежать, но Вова Бык хлестнул его прутом, наверное, больно, и мальчик всё-таки побежал.