Прикосновение хаоса
Шрифт:
— Не говори так, будто тебе что-то известно об этом.
— Я немного знаю, — шепчет она. Я ненавижу это. Какая жалость, то, как она пытается сделать так, чтобы это звучало так, будто она знает, в чем дело, только потому, что ее несколько раз выпороли.
— Поздравляю. Хотел бы я сказать, что у меня есть для тебя приз. — Я, наконец, могу сесть, и устраиваюсь спиной к стене, прислонив голову к прохладному камню. Это не очень помогает.
— Я только хочу помочь тебе, — настаивает Скарлет, потому что она никогда не знала, когда нужно оставить все
— Я действительно не хочу об этом говорить.
— Мы должны, — настаивает она. Упрямая девчонка. Она не изменилась. — Это важно. Мне нужно знать, как много ты помнишь.
— Я почти уверен, что у нас был разговор, похожий на этот.
— Значит, ты помнишь, как спорил из-за Ривера?
— Верно. — Почему она мучает меня? Я не хочу думать. Думать слишком больно. Попытки вспомнить — это агония. Но она не затыкается.
— Ты… помнишь, что я тебе говорила?
— Ты имеешь в виду, что я болен? Потому что это последнее, что я помню из твоих слов. — Я поднимаю взгляд и обнаруживаю, что она смотрит на меня широко раскрытыми глазами поверх своих коленей. В выражении ее лица есть что-то такое, она похлопывает меня по плечу, пытаясь привлечь мое внимание. Что, если я что-то забыл? Потому что я не помню, как ложился. Я не помню ничего между тем, как она сказала, что мне нужна помощь, и тем, когда я проснулся.
— Я не это имела в виду, — объявляет она грустным, дрожащим голосом. — Он вернулся. Ты стал Ривером.
Ни за что, блядь. Она пытается заставить меня поверить, что я сумасшедший. Я был там, думая, что она предала меня худшим из возможных способов. Я должен был бы уже знать, что всегда есть более низкий уровень, на который человек может опуститься.
— Это чушь собачья.
— Это не значит, что это неправда. Ты думаешь, я знаю, как с этим справиться? Я действительно боюсь за тебя. Я хочу помочь тебе.
— Поздравляю, — фыркаю я. — Ты помогла мне, дав себя похитить.
— Прекрасно. Ты думаешь, что знаешь все? — Она качает головой, как будто разочарована во мне. Как будто это ей есть в чем разочаровываться. Как будто ее предали. — Тогда расскажи мне. Что произошло перед тем, как ты лег и заснул? Ты помнишь? Ты помнишь, как ложился? Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты это сделал?
Я пытаюсь. Я должен доказать, что она неправа. Она понятия не имеет, о чем, черт возьми, говорит.
Но я не могу вспомнить. У меня провал в памяти. Секунду назад мы ссорились, а потом я оказался здесь. Что она мне сказала? Должно быть, это было что-то важное, если она думает, что я собираюсь вспомнить, но как бы я ни старался, я ничего не могу вспомнить.
И от этих попыток у меня еще сильнее разболелась голова. Намного хуже.
— Хватит вопросов, — наконец говорю я.
Она вздыхает, и ее голос звучит так же устало, как и мой, когда она заговаривает дальше.
— Ты прав. Прямо сейчас не стоит ввязываться в очередную ссору. И, в любом случае, нам нужно
Я рад, что есть на что обратить свое внимание, даже если у меня нет никаких ответов прямо сейчас. По крайней мере, комната не кружится, когда я встаю, а затем подхожу к двери, чтобы прислушаться, нет ли кого с другой стороны. Снаружи раздаются два голоса, оба мужские, достаточно далеко, чтобы я не мог разобрать, о чем они говорят. Если уж на то пошло, они звучат скучающе. Как будто все это ничего не значит, как будто они просто тусуются, пока не закончится их смена. Потому что, в конце концов, им все равно. Их это не волнует. Как бы они могли жить, если бы это было иначе?
— Лучшее, на что мы можем надеяться, — это перехватить одного из них, когда они войдут. — Поворачиваясь к Скарлет, я объясняю: — Мы можем сказать, что тебе нужна помощь или что-то в этом роде, и тогда…
Даже я подпрыгиваю от выстрелов, которые рассекают воздух и разрушают мирную тишину снаружи. Скарлет подпрыгивает, ее голова раскачивается взад-вперед по мере того, как воздух наполняется все новыми и новыми скорострельными выстрелами. Затем раздаются крики — сбивчивые приказы летают туда-сюда, голоса перекрываются в панике.
Наконец, начинает выть сирена. Территория была взломана.
— Как ты думаешь, что это? — Только когда я ощущаю жар, исходящий от ее тела, я понимаю, что она стоит рядом со мной. Я обнимаю ее за плечи больше по привычке, чем по другой причине, и мне хотелось бы, чтобы это было не так хорошо. Я хотел бы снова доверять ей.
Раздаются еще выстрелы, очень много, прежде чем я, наконец, понимаю, что мы слышим.
— Он поверил мне.
— Что? Кто? — спрашивает она, повышая голос, чтобы быть услышанной в этом хаосе. — О чем ты говоришь?
— Я позвонил Кью Я был вынужден. Я дал ему наши координаты и сказал приехать сюда, чтобы помочь тебе. Я боялся, что он мне не поверил.
За дверью раздаются громкие шаги, и я оттаскиваю Скарлет от двери, вставая между ней и тем, что надвигается. Даже если через ворота прошел Ксандер с небольшой армией, есть шанс, что Ребекка войдет сюда и прикончит нас, чтобы убедиться, что никто не разгласит ее секреты миру.
Однако врывается не Ребекка.
— Скарлет? — Ксандер хмыкает. В его правой руке полуавтоматический пистолет, поднятый так, словно он готов выстрелить.
— Папа! — Она бросается к нему и тут же жалеет об этом, вздрагивая от вздоха, когда он касается ее спины.
— Что они с тобой сделали? — В тусклом свете, проникающем снаружи, легче разглядеть, что скрывала темнота. Уродливые пятна крови рассказывают болезненную историю, которую невозможно отрицать.
— Ты нашел Ребекку? — Спрашиваю я Ксандера, пока он смотрит на спину своей дочери. Сначала я сомневаюсь, услышал ли он меня; его челюсть сжимается, а ноздри раздуваются, но он не произносит ни слова.