Прикосновение к идолам
Шрифт:
Прочитав «Один день Ивана Денисовича», который ЛЮ послала в первый же день по выходе повести, Эльза пишет:
«Повесть прекрасная. Наша огромная лагерная литература совсем другая. Она страшнее, но всегда с заведомо хорошим концом для тех, кто выжил. Люди знали, за что сидели — за правое дело, за которое готовы были на что угодно. А этот ясный, прекрасный человечек Иван Денисович безропотно несет эдакое и не жалуется, будто так и надо… А нам из-за него, из-за любви к нему — жить не хочется. У меня вся душа исковеркана, как после автомобильной катастрофы — одни вмятины и пробоины. Что ж о вас говорить… Несем вину перед Иваном Денисовичем за доверие, фальшивомонетчики не мы, но мы распространяли фальшивые монеты, по неведению. Сами принимали на веру…» Отвечая на вопросы Эльзы, ЛЮ пишет о своей работе: «Я за 46-ой год — 1) Перевела (по заказу) «Алексиса», который не печатают. 2) Перевела «Ангелочка», который принял театр, но
Сама понимаешь, как это действует на настроение и на карман. Сейчас пишу пьесу. Вернее — без конца ее переделываю. Уверена, что ее не поставят.»
На протяжении пятидесяти лет редкое письмо с той или другой стороны было без каких-либо литературных или художественных новостей.
4 октября 62 года пришло письмо, где Эльза писала:
«…Теперь расскажу вам необычайную вещь. Я позвонила художнику Абидину, пригласила к обеду (завтра, с вашей икрой, будут гости — блины! и Симоновы, двенадцать человек, для нас это много!) Но дело не в этом: Абидин сказал мне, что, переходя через мост для пешеходов, напротив Академии, он увидел намалеванный на мостовой Лилин портрет! Не буду рассказывать, что он рассказывал, мы с Арагоном сели и поехали к тому мосту. Там разместились художники, которые живописуют на асфальте, за что им опускают в кружку монеты — и вот стоят три паренька, лет по двадцати им, и в ногах у них огромно увеличенная обложка «Про это» — так и написано и вокруг по-французски и по-русски Володины стихи. Лиля ярко черно-белая, а стихи немножко размылись — ночью была страшная гроза… Сегодня туда должен был прийти Симонов со своим аппаратом. Настоящее чудо! Фольклор!
А еще там были на асфальте намалеваны пресвятые девы, изображены под Пикассо — рядом с одной написано: «Цена вместе с мостом 1 новый франк!»
Постараюсь прислать фотографии. Интересное чудо?»
История эта вдохновила Андрея Вознесенского. Он написал стихотворение, которым, по его словам, в шестидесятые годы всегда начинал свои публичные выступления:
Лили Брик на мосту лежит, разутюженная машинами. Под подошвами, под резинами, как монетка зрачок блестит! Пешеходы бросают мзду. И как рана, Маяковский, щемяще ранний, как игральная карта в рамке, намалеван на том мосту! Каково Вам, поэт с любимой?! Это надо ж — рвануть судьбой, чтобы ликом, как Хиросимой, отпечататься в мостовой! По груди Вашей толпы торопятся,. Сена плещется под спиной. И, как божья коровка, автобусик мчит, щекочущий и смешной. Как волнение Вас охватывает!.. Мост парит, ночью в поры свои асфальтовые, как сирень, впитавши Париж. и т. д.ЛЮ и Эльза всю жизнь помогали друг другу. Эльза, как парижанка, «одевала» сестру — когда скромно, а когда шикарно — зависело от ее возможностей. Но ЛЮ в долгу никогда не оставалась. Например, в конце сороковых и в начале пятидесятых, когда у нас с едой стало полегче, она регулярно посылала продуктовые посылки в Париж, там было в это время все страшно дорого. Я ездил на Центральный почтамт и предъявлял таможенникам посылку, ее смотрели, перебирали, я зашивал холстину иглой, которую мне давала с собой ЛЮ. Так продолжалось несколько лет. Посылались крупа, сахар, консервы, кофе, чай, а шоколад на французской таможне воровали, и ЛЮ перестала его посылать.
Три года (1961–1964) Эльза Триоле составляла и редактировала «Антологию русской поэзии» — толстенный том, где лучшие стихи от Ломоносова до Ахмадулиной собраны ею. И переводчики выбраны ею. И краткие биографии всех поэтов написаны ею. И Хлебников, Маяковский, Цветаева, Слуцкий, Вознесенский переведены ею. И презентация книги в огромном зале, куда были приглашены поэты из России, тоже устроена ею!
Но без помощи ЛЮ и моего отца издание вряд ли бы увидело свет. Дело в том,
Вот несколько отрывков из писем: «Перевела лакомый кусочек из Хлебникова. Прозу. Две странички. Так решают крестословицы!!! Но по сравнению с существующими переводами я — гений!»
Получив от сестры «Тарусские страницы», Эльза благодарит и пишет: «Замечательные стихи Цветаевой, яростные, отчаянные… В жизни она была другой. Понравился мне Булат Окуджава — кто он? Что написал? Случайно он написал это хорошо или он настоящий писатель?
Я купаюсь в поэзии, с любопытством открываю старые книги… Перелистываю, точно старые фотографии. Демьян Бедный это до того плохо, что мне не найти переводчика».
«Перевела два стиха Пастернака, Арагоша говорит, что получилось. Но от Слуцкого я принимала двойные порции веганина — не выходит! Прочла весь словарь, найти эквивалент «брезжит» и «брызжет» не удалось — что теперь делать?»
«Лиличка, не хватает Саши Черного, Северянина, Гумилева, Панкратова, Андрея Белого, Бальмонта. Может быть, что-нибудь найдется у Васи?»
Лиля Юрьевна и Василий Абгарович высылали все, что она просила, доставали любую справку и уточнение.
Я испытываю огромное уважение к Эльзе за ее сверхтрудолюбие. По письмам видно, что такое «ни дня без строчки»: не успевает сдать рукопись издателю, как делиться с ЛЮ планом нового романа; заканчивает перевод Чехова, и на другой же день предлагает Любовь Орловой играть «Милого лжеца»; сегодня открывает выставку, а завтра принимается за составление Антологии русской поэзии… И так изо дня в день — годами!
Лепить, писать, сниматься
Дилетант, как пишет толковый словарь, это «человек, занимающийся наукой или искусством без специальной подготовки». Таким талантливым дилетантом была Лиля Юрьевна.
В 1938 году она поставила у себя в комнате станок, завезла светло-голубую глину и начала лепить. Сначала это была голова Маяковского. Я не считаю первую работу очень удачной, однако голову поставили в его музее. Вслед за нею она сделала еще несколько портретов, как бы семейную галерею — Брик, Евгения Гавриловна, Катанян… Наиболее интересным получился ее автопортрет, она отлила два экземпляра в бронзе, в этом ей помогал Натан Альтман. Одна голова стояла у нее дома, вторую она подарила Эльзе, и та находилась в ее парижской квартире. Когда немцы оккупировали город, они пришли к ним с обыском, все разгромили, перевернули вверх дном, скульптура упала на кровать и уцелела. Теперь она в Музее Арагона-Триоле в Сен-Арну.
ЛЮ очень неплохо лепила, но кроме того, она обладала литературным даром и оставила интересные воспоминания; опубликованы ее литературоведческие статьи; в совершенстве зная французский и немецкий, перевела несколько пьес, которые были изданы и поставлены; в кино она и снималась и сама поставила фильм… Кинематограф ЛЮ очень любила, всегда им интересовалась, хорошо знала и отлично в нем разбиралась.
В 1918 году они с Маяковским снялись в картине «Закованная фильмой», фирмы «Гомон». На экране оживала история художника, который ищет настоящей любви. Он видит сердца женщин — в одном деньги, в другом — наряды, в третьем кастрюльки. Наконец он влюбляется в балерину из фильма «Сердце экрана». Он так неистово аплодирует ей, что она сходит к нему в зал. (Художника играл Маяковский, балерину — Лиля Брик.) Но балерина скучает без экрана и после разных приключений звезды кино — Чаплин, Мери Пикфорд, Аста Нильсен — завлекают ее из реального мира снова на пленку. В уголке плаката художник с трудом разбирает название фантастической киностраны, где живет та, которую он потерял, — «Любландия». Художник бросается на поиски киностраны…
Поиски должны были сниматься во второй серии, но она не состоялась. Да и первая — «Закованная фильмой» — вскоре сгорела, от нее остались лишь фотографии и большой плакат, где нарисована тоскующая ЛЮ, опутанная пленкой… К счастью, Маяковский, возвращаясь со студии, приносил Лиле Юрьевне срезки от монтажа, чтобы показать ей что и как получилось. Обычно эти срезки безжалостно выкидывают, но ЛЮ их сохранила — она с первых дней знакомства с ним понимала, с кем имеет дело. Из них сегодня удалось смонтировать эпизод картины. (Кстати, Эйзенштейн тоже приносил домой срезки от «Бежина луга» — картины, которую не дали ему доделать. И сегодня из них тоже смонтировали короткий фильм.) А шестьдесят лет спустя итальянский экспериментатор Джанни Тотти сделал часовой фильм из этих разрозненных кадров «Закованной фильмой». Он распечатал, укрупнил их, придал динамику движеньям, и на экране восьмидесятых годов снова появилась эта пара со своей неумирающей любовью.