Прикосновение к идолам
Шрифт:
Она велела ему приходить ежедневно обедать — во время войны это было много. И каждый раз просила его читать новое, а если нового не было, то он читал Слуцкого. И все, что он сочинял, она просила переписывать и отдавать ей, давая ему для этого бумагу, часто клочки — тогда с этим было трудно. Так, благодаря ЛЮ, сохранились многие стихи Глазкова, которые вошли в посмертные издания.
Как-то ЛЮ рассказала: «В голодный 1919 год я переписала от руки «Флейту-позвоночник», Маяковский сделал обложку и несколько рисунков. Он отнес книжку в магазин на комиссию, кто-то ее купил и мы два дня обедали. А недавно вышла книга Харджиева «Поэтическая культура Маяковского», и из нее я узнала, что эта книжица нашлась. Когда и где? Николай
Что-то в книге Н. Харджиева огорчило ее, с чем-то она не согласилась и поделилась своими мыслями с Константином Симоновым, с которым была откровенна. Он ей писал 16.4.78 года:
«С двойным чувством прочел я Ваши слова о тревогах и дурных мыслях, связанных с Харджиевым. С одной стороны — в который уже раз изумился Вашей неувядаемой страстной заинтересованности в правде и справедливости, а короче говоря — силе Вашей души. А с другой стороны, подумал — Аллах с ним, с Харджиевым — кое-что в своих работах он уточнил и установил, кое-что напутал. Так будет и дальше: что-то установят, что-то напутают. Установленное будет ступенькой для науки, напутанное — послужит временною подпоркой для демагогов, а затем сгинет».
Уникальный рукописный экземпляр «Флейты-позвоночника» ныне экспонируется в музее. А поскольку ЛЮ было не привыкать к рукотворным книгам, в 45-м году она задумала сделать сборник стихов Глазкова. Она привлекала к этому всех, кто появлялся в ее доме, кто любил Колю и кто мог что-то привнести в издание.
В ней нет двух страниц, похожих одна на другую.
Многие художники украсили книгу — Тышлер, Алфеевский, Штеренберг, Змойро, Денисовский… Здесь можно увидеть цветные рисунки Льва Кулешова и Александры Хохловой, стихи переписанные Борисом Слуцким, Михаилом Львовским, Семеном Кирсановым или девочкой Светланой Брюханенко. Несколько стихов написано на пожелтевшей бумаге довоенных лет самим Глазковым. Все, кто участвовал в этом сборнике, в свое время либо примыкали к футуристам, либо оставались верны их принципам в годы, когда левое течение предавали анафеме. Сегодня и эту книгу можно увидеть в Литературном музее.
В военные годы ЛЮ часто виделась с Владимиром Яхонтовым: я помню, как он читал стихи, греясь возле остывающей трубы буржуйки. Она очень ценила и любила его, так же, как и Лилю Ефимовну Попову, его жену и постоянного режиссера.
Они бывали у нее на Арбате, еще и до войны. А один раз я был с Лилей Юрьевной у них дома, они жили во флигеле, где во дворе сегодня стоит старый памятник Гоголю. Был день рождения Маяковского, и Лиля Ефимовна сделала вареники с вишнями. Это было днем, в 44-м году.
А в 1943 году ЛЮ отмечала пятидесятилетие Маяковского. Это было тоже днем (ведь действовал комендантский час!), народу было масса, приходили-уходили, каждый приносил что-нибудь съестное, а Лиля Юрьевна сделала крюшон — его обычно пили на заседаниях ЛЕФа…
Так вот, Яхонтова ЛЮ часто просила почитать Пушкина или Маяковского: это было, конечно, не так, как на пластинках или на эстраде, — тише, проще, но столь же замечательно. Почти всегда он читал «Слыхали ль вы»… Много разговаривали о поэзии, о театре. ЛЮ спрашивала его, отчего он исполняет так мало раннего Маяковского, это такие искренние стихи, наболевшие и пронзительные. И читала ему вполголоса наизусть:
Вам ли понять, Почему я, Спокойный, Насмешек грозою Душу на блюде несу кОна знала наизусть всего раннего Маяковского.
Как-то во время войны мы пошли с нею днем в Дом актера на прогон моноспектакля, который играл Яхонтов, а поставила Лиля Попова. Это было «Горе от ума». На сцене стояло лишь кресло, а всех аксессуаров — накидка, цилиндр и трость. Было замечательно. Не буду повторяться, так как спектакль подробно описан театроведом Натальей Крымовой в ее интереснейшей монографии о Яхонтове. Потом поехали обедать к ЛЮ и за столом состоялся настоящий худсовет. За давностью лет я запамятовал, о чем говорили, и говорили главным образом ЛЮ и Лиля Ефимовна. А Яхонтов сидел усталый, иногда тихо улыбался и пожимал плечами.
Во время разговора зазвонил телефон — Василий Иванович Качалов! Все очень обрадовались, просили передать приветы, он тоже просил кланяться Яхонтовым. ЛЮ была давно знакома с Качаловым и — к слову — вспомнила, какой он был блестящий Чацкий в старой постановке, еще в «Общедоступном»… «А в сороковом я не пошла смотреть его Чацкого, ему впору было бы играть Фамусова. Видела фотографии — зачем он взялся? И голос уже немолодой»…
— А как вам его чтение Маяковского?
— Боже, это же пародия на самого себя! Но все равно я его очень люблю.
Заговорили о МХАТе, куда ЛЮ недавно занесло на «Кремлевские куранты», и она рассказала такую притчу: «Однажды, еще до революции, к нам приехал родственник из провинции и мы ему купили билет в «Художественный Общедоступный» на «Гамлета» в постановке Гордона Крэга. Возвращается, его спрашивают: «Как понравилось?» — «Ничего, посмеялся». Так и я на «Кремлевских курантах» — ничего… посмеялась!»
Много лет спустя после смерти Яхонтова ЛЮ мне рассказала:
«Во время войны в Москву приехал на гастроли пианист из Англии. Яхонтов с ним когда-то учился, пианист нашел его, позвонил и пригласил на концерт. Потом он был у него пару раз в «Национале». Вскоре Яхонтова вызвали на явочную квартиру и предложили сотрудничество. Когда он отказался, намекнули, что это отразится на работе артиста. Предложили сообщать о Пастернаке. Яхонтов отнекивался, говорил, что не исполняет его стихов и с ним не знаком. «Так познакомьтесь с ним под предлогом чтения его стихов». И как-то он попросил меня познакомить его с Пастернаком, но я не советовала ему читать его стихи, очень уж они были разные. Тогда я ничего этого, разумеется, не знала. Они так и не познакомились, я потом спросила Пастернака.
Яхонтов в последнее время перестал ходить к нам, только звонил изредка. Я сейчас думаю, что он не хотел, чтобы его там спрашивали о нас. Он был в ужасном состоянии, его терзала тяжелейшая депрессия…
Не выдержав, он выбросился из окна. Летом 1945 года».
Виталий Маркович Примаков
На склоне лет Лили Юрьевны многие удивлялись и, не веря, глазели на нее, когда в театре или на улице им говорили: «Смотрите, вон Лиля Брик. Да, да, та самая!» Несведущие думали, что она уже давно принадлежит прошлому, истории литературы.
В семидесятых годах приехал в Москву филолог из Америки и пришел к моему отцу с какими-то вопросами о Маяковском.
Заходит, здрасьте-здрасьте, и прошли в кабинет. Разговаривают, шуршат бумагами. Через какое-то время ЛЮ позвала их ужинать. За столом филолог сказал, что несколько дней был проездом в Париже.
— Не видели ли вы там мою сестру? — спросила ЛЮ.
— А кто ваша сестра?
— Эльза Триоле.
— Как Эльза Триоле?
— Так — Эльза Триоле!
— Что же тогда получается? Вы что — Лили Брик, что ли?