Прикосновение (Пьесы)
Шрифт:
А н д р е й. Это ты права. Глупый я был.
А д а л а т. Да и сейчас не умнее. (После паузы.) Вот ты у меня спрашивал, нравишься мне или нет.
А н д р е й. Да.
А д а л а т. А я тебе нравлюсь?
А н д р е й (с чувством). Очень нравишься.
А д а л а т. Ты же меня полдня знаешь всего! Как же я могла так быстро тебе понравиться?
А н д р е й. Честное слово, понравилась. Как увидел — сразу понравилась. Я не вру!
А д а л а т (жестко). Это и плохо, что не врешь. Лучше бы врал.
А н д р е й. Почему?
А д а л а т (зло). А потому, что когда врешь, то ясно, для чего… Я так и думала вначале: увидел бабу, одни остались… Ничего бы у тебя не получилось. Но тогда было понятно. А вот то, что ты сейчас говоришь, это непонятно. Это то же самое, что картины твои. Фантазия…
А н д р е й. А я всегда с первого взгляда влюбляюсь.
А д а л а т (насмешливо). И часто это бывало?
А н д р е й. Два раза.
А д а л а т. И чем это кончилось?
А н д р е й (простодушно). Ничем. Они же не знали, что я их люблю. Я им ничего не говорил. Ты первая…
Адалат не знает, что сказать.
А тебе какие мужчины нравятся?
А д а л а т. Какие мне нравятся, таких нет.
А н д р е й. А муж твой?
А д а л а т. Отец мой мне нравится. Он был настоящий мужчина…
А н д р е й. Сколько лет ему было?
А д а л а т. Сорок семь.
А н д р е й. А у меня брат погиб, Карлуша. Тридцать только исполнилось. Под Керчью. Там много бакинцев погибло. (Смотрит вниз.) Картины надо бы в ящики сложить.
А д а л а т. Не надо.
А н д р е й. Почему?
А д а л а т. Немцы поймут, что здесь кто-то есть.
А н д р е й. А ты что, думаешь, они еще вернутся?
А д а л а т. Не знаю, может быть…
А н д р е й. Я тоже думаю, что они назад, к линии фронта, пойдут. В той стороне им делать нечего…
А д а л а т. А может, они вообще не ушли и сидят здесь где-нибудь поблизости.
А н д р е й. Это тоже может быть… Надо было все же пострелять их.
А д а л а т. У них все равно безвыходное положение — кругом наши. Рано или поздно в плен сдадутся.
А н д р е й. Хорошо бы. (Смотрит вниз.) Что это там?
Снизу раздаются странные звуки, будто тихонько хлопает на ветру край простыни. Хлопанье сопровождается легким потрескиванием.
А н д р е й (вскакивает на ноги). Горит, что ли?!
А д а л а т. Где?
А н д р е й. Стена!
Стена, на которой висят картины, еще не горит. Пока лишь тлеют несколько ее нижних бревен, изредка охватываемых легкими языками пламени.
А д а л а т. Я не вижу.
А н д р е й (возбужденно). Да в самом низу. Я видел, длинный унтер сигарету туда бросил…
А д а л а т. Разве может от сигареты целая стена сгореть?
А н д р е й. Ветер же поддувает!
А д а л а т. Я думаю, она не загорится.
А н д р е й (в отчаянии). Как же не загорится, когда горит уже!! (Некоторое время, как бы не веря еще глазам своим, наблюдает за стеной, нижнюю часть которой постепенно охватывает пламя, затем срывается с места.)
Адалат успевает схватить его за руку.
А д а л а т. Подожди… Нельзя так… Ну, подожди! Я же тебе объяснила.
Андрей останавливается.
(Не выпуская его руки.) Они не ушли… Я знаю… Я чувствую… Они прячутся там, внизу… Ну, подожди… Там же есть еще другие картины… целый ящик…
Андрей пытается высвободить руку, но Адалат крепко держит ее.
Послушай меня… Ты должен меня послушаться… Я никому не скажу. Никто ничего не узнает. Это тебе сейчас кажется, что важнее картин ничего нет. А потом все пройдет, и ты забудешь о них. Совсем забудешь… Ты же ничего еще не видел в жизни… Я знаю… У меня муж такой же… Ты только дослушай меня до конца…
А н д р е й (жалобно). Горят же они… Пусти!
А д а л а т. Не сгорят. (Говорит все, что приходит на ум, лишь бы задержать Андрея.) Он тоже все выдумывал… Чуть призыв какой объявят или мобилизацию — он тут же первым выскакивал: доброволец. Другие ордена получают, на повышение идут, а он семью бросает и едет куда прикажут. «Мне, говорит, ничего не надо, я за идею живу». Я ему говорю: «А другие что, безыдейные, что ли, товарищи твои? Что же, они уже все имеют, а ты как был без кола и двора, так и остался. Кто же о сыне твоем думать будет?»
А н д р е й. Пусти… Да пусти ты… Я быстро… Сниму их — и назад… Пусти… (Дергает руку изо всех сил.)
Адалат, не выпуская ее, теряет равновесие, падает на колени.
А д а л а т. Не пущу… Ты сумасшедший… Такой же, как он. Все вы сумасшедшие. Послушайся хоть ты меня… послушайся. Немцы там, внизу, понимаешь? Ты погибнешь… погибнешь, понимаешь? Как мой отец, как твой брат, все вы погибнете… (Плачет.)
Слезы лишают ее сил. Освободив свою руку, Андрей скачет по лестнице вниз. Адалат видит, как Андрей, выбежав из церкви, горстями швыряет на горящую стену землю. Пламя не гаснет. Тогда Андрей начинает срывать одну за другой картины…
(Кричит.) Андрей, вернись! Зачем тебе эти картины?! Тебя мать ждет!.. Вернись!.. Прошу тебя, вернись!..
Она слышит звук короткой автоматной очереди и видит, как Андрей вдруг подался всем корпусом вперед, будто пули толкнули его, — он стоит, упершись головой в стену, и из последних сил пытается снять картину… «Андрей! — кричит Адалат, — Андрей!» Но он уже не слышит ее и падает на землю, так и не выпустив из рук картину. Единственное, что еще связывает его с жизнью, — это звучащая в ушах музыка из балета Чайковского «Лебединое озеро». Адалат хватает трясущимися руками карабин и начинает стрелять по немцам, которых не видно.