Прикосновение (Пьесы)
Шрифт:
М а т ь. Я не беспокоюсь.
Мать тащит камень дальше. Она уже почти у скалы. В калитке появляется А г а м е й т и. За плечами у него двустволка. Подходит к навесу. Садится на краешек кровати. Выглядит свежо, видимо, хорошо выспался.
А г а м е й т и. Я сон сейчас видел интересный. Будто сплю я не днем, а ночью, и кто-то меня будит. Просыпаюсь — смотрю: ангел смерти Азраил. Трясет меня за плечо. «Вставай, говорит, Агамейти, хватит дрыхнуть, идем со мной, засиделся ты на этом свете». У меня душа в пятки ушла. Ну, думаю, все, пришел твой конец, Агамейти. Руки-ноги у меня отнялись, лежу, как труп, и вдруг, — сам не знаю, откуда у меня сила взялась, — как закричу: «Да здравствует Советская Армия!» — прямо Азраилу в лицо. Он как вскочил — и к двери, как пуля, вылетел. Так торопился, что головой о притолоку ударился, сильный такой стук получился! И я проснулся.
М а т ь. Слава богу, что проснулся, а то половину камней у меня украли, пока ты спал.
А г а м е й т и. Не может быть! Вот мерзавцы!
М а т ь. С таким сторожем, как ты, хорошо, что нас самих не утащили.
А г а м е й т и. Этого я не допущу. Без вас мне здесь совсем тоскливо будет. (Смотрит на ружья, висящие на вешалке.) А ты что, опять на охоту собрался?
О т е ц. Да. Ребята должны приехать. Я обещал им…
А г а м е й т и. Сходил бы со мной разок.
О т е ц. Как-то без ребят не хочется. Вот приедут — пойдем все вместе.
А г а м е й т и. Хорошо, что я не обидчивый.
О т е ц. Я как-то привык к ребятам. И они тоже без меня не охотятся.
А г а м е й т и. Все трое приедут?
О т е ц. Да… должны втроем… обещали…
А г а м е й т и. Хорошо, если приедут… Наконец уберете ее. (Показывает на скалу.)
М а т ь. Это не твоя забота. Ты лучше спи поменьше и охрану свою неси добросовестно. (Тащит камень.)
А г а м е й т и. Я что говорю? Я, как говорится, гнутое дерево. Разрешат — скажу, не разрешат — промолчу.
М а т ь (не выпуская камень из рук). Вот и хорошо.
А г а м е й т и. Я Дадашу сказал, чтобы он тоже пришел помочь.
М а т ь. Кто тебя просил?
А г а м е й т и. А что тут такого? Все равно он, как крот, целый день на своем участке роется — пусть и вам помогает. На то и сосед.
М а т ь. И тебе не стыдно?
А г а м е й т и. А чего мне стыдиться? Я — бездельник, он — труженик. Вот пусть и поможет. Не все же только на себя работать, пусть и соседям пользу принесет.
О т е ц. Я вчера смотрел, какой он колодец себе отрыл — просто чудо!
А г а м е й т и. Несчастный!
М а т ь. Кто?
А г а м е й т и. Он.
М а т ь. Это еще почему?
А г а м е й т и. Здоровый молодой человек вместо того, чтобы жизнью наслаждаться, в земле копается. Ну ладно, вы старики, к земле вас потянуло, а он что?
М а т ь. Тебе этого не понять.
А г а м е й т и. Что правда, то правда, я этого понять не могу и никогда не понимал. Если найдется человек, который хоть раз видел, чтобы я когда-нибудь где-нибудь физическую работу выполнял — плюньте мне в лицо. Клянусь честью, никогда этого не было. Да по рукам видно. (Показывает.) Вот, пожалуйста, ни одной мозоли. В жизни в руках лопату не держал, ни топор, ни пилу. Ружье ношу, и то плечо болит.
М а т ь (останавливается, чтобы перевести дыхание). Нашел чем хвастаться!
А г а м е й т и. Милиционером работал два года, это было, а так все время сторожем, всю жизнь.
М а т ь. Где это ты работал милиционером?
А г а м е й т и. Да здесь же. До войны. На белой лошади ездил. Все меня как огня боялись.
О т е ц. А как тебя в милицию взяли с твоей биографией?
А г а м е й т и. А я скрыл все. Мог бы по сегодняшний день работать. Сам ушел.
М а т ь. Почему?
А г а м е й т и. Надоело язык за зубами держать. Молчать надо было. Что про себя ни расскажу, с анкетами не сходится. Ну, я терпел-терпел, а потом собрал все отделение и рассказал про публичный дом в Марселе. (Отцу.) Помнишь, я тебе рассказывал?
О т е ц (бросив взгляд на мать). Помню, помню…
А г а м е й т и. Ну, меня и поперли.
О т е ц. Легко отделался.
А г а м е й т и. А что мне могли сделать? Я же в девятнадцатом году эмигрировал, когда еще здесь советской власти не было. И добровольно вернулся. В тридцать третьем. Причем вернулся по идейным соображениям. Так и сказал: не люблю капитализм, там работать надо, хочу жить на родине.
М а т ь (негромко). Бедная родина.
А г а м е й т и. Я из-за вас с Дадашем поругался…
Мать останавливается с камнем в руках.
«Почему, говорит, я должен им помогать, если собственные дети им не помогают?» Так прямо и сказал. «У меня, говорит, у самого дел полно, почему это я должен за их детей работать?»
М а т ь. Что-то ты разболтался сегодня, помолчи немного. И впредь прошу — ни с кем разговоров о помощи не вести. (Тащит камень.)
О т е ц (огорченно). Странно, что у Дадаша такое представление о наших ребятах. Просто непонятно. Они нас очень любят.
А г а м е й т и. А я их не осуждаю. Кому охота в такую пору вкалывать!
О т е ц (матери). Я абсолютно уверен, что сегодня они приедут.
А г а м е й т и. Я что говорю? Я разве настаиваю? Может, и приедут. Я только считаю, что обижаться на них не надо, если не приедут.
М а т ь. Слушай! Я тебе сказала — помолчи! Это не твоего ума дело, обижаться нам или нет, как-нибудь сами разберемся. Если ты уж такой большой специалист по воспитанию детей, надо было своих заиметь.
А г а м е й т и (вздохнув). Рассердилась… Вечно я лезу не в свои дела.
О т е ц (громко). И все же я уверен, что они сегодня приедут.
Сперва он, а за ним невольно и мать смотрят в глубину сцены, откуда начинает приближаться городская квартира Эльдара, постоянно вытесняя дачу, которая теперь на втором плане. Мать продолжает таскать камни. Отец варит обед.
Э л ь д а р (преодолевая шум бритвы). Я ничего не слышу. Что? (Прислушиваясь к ответу из спальни.) Все равно не слышу. Говори внятно… (Усмехнувшись.) Нельзя беседовать и спать одновременно… Что? Давно пора… А хочешь, полежи еще, я схожу куплю что-нибудь поесть… Хотя нет, не успею… Мне надо поехать на дачу… Сегодня все там собираемся. Вся семья. Как в старые добрые времена. (Прислушивается.) Раньше очень… Сейчас тоже, но, к сожалению, реже видимся… Мать у меня великий человек. Отец тоже, конечно, но мать просто уникальная личность. Всю жизнь кого-то спасает. То отца, то меня, то соседскую жену… У меня? Называлось менее тяжкое телесное повреждение и обещало от двух до четырех лет тюрьмы… За что? Из-за одного идиота. Его так крепко били, что пришлось вмешаться… Мы учились вместе. Задира был страшный. Обидел ни за что ни про что людей, а они оказались суровыми ребятами… Мы с занятий с ним шли. Ну, и пришлось разделить его участь… Что?.. Да, наверное… Но я довольно часто делаю не то, что хотелось бы, а то, что должен сделать. Почему должен? (Усмехнувшись.) Ну, как тебе сказать? Так мне каждый раз кажется… (С еще большей иронией.) Ну, скажем, совесть подсказывает. Или какие-то обязательства вынуждают… А что это тебя так заинтересовало? Ты смотри, встала даже. (Улыбаясь, наблюдает за тем, что делается в спальне.)