Принцесса Иляна
Шрифт:
– Твой отец однажды назвал меня так. Я хочу понять, в чём шутка.
– Может в том, что принцесса Иляна - сестра солнца, - вдруг сказал пасынок.
– А вы, матушка, сестра блистательного монарха. Наверное, в этом вы с ней похожи.
– Возможно, - согласилась мачеха, а Ласло тут же уткнулся в свою книгу, давая понять, что предпочёл бы закончить беседу. Ему было куда интереснее скользить глазами по строкам, чем вспоминать некие сказки.
Получалось, что пасынок сидел дома вовсе не потому, что хотел составить мачехе компанию. Его нарочитое участие Илона сама себе придумала. У Ласло были свои причины. Как видно, он не считал тишину в доме чем-то неправильным и даже немного радовался долгому отсутствию отца, поскольку в это время не должен был исполнять тягостную роль наследника престола.
А вот для Илоны роль супруги перестала быть тягостной. Жена Дракулы уже не радовалась отсутствию мужа и беспокоилась из-за отсутствия писем. "А если он никогда не вернётся?
– спрашивала она себя: - Почему он мне совсем не пишет?"
Возможно, отсутствие писем объяснялось на редкость просто: что если Ладислав Дракула не знал венгерскую грамоту? Говорил по-венгерски он хорошо, но мог ли перенести свою речь на бумагу? В этом Илона была совсем не уверена. Раз уж латинские послания вместо него сочинял сын, то, возможно, с венгерскими посланиями дело обстояло схожим образом? Что если Ладислав Дракула мог сам составлять письма только на славянском языке, о котором постоянно твердил?
Мысли о письмах крутились в голове так же, как до этого - мысли о Ласло. Постоянное беспокойство не давало Илоне прислушаться к себе, и потому лишь в октябре она нашла время, чтобы поговорить с сестрой о том, о чём задумалась ещё в середине августа. Разговор состоялся как раз в тот день, когда Маргит принесла весть о предполагаемом строительстве дома в Надьшебене.
Илона по окончании обеда, извинившись перед пасынком за то, что оставляет его в одиночестве, потащила сестру наверх, чтобы "кое-что сказать". Младшая сестра привела старшую в свою спальню, считая это место самым подходящим для тайной беседы, закрыла дверь на ключ и полушёпотом произнесла:
– Маргит, мне нужно с тобой посоветоваться. Я не знаю, кто кроме тебя мне поможет... выяснить так, чтобы не было лишнего шума.
– Выяснить что?
– спросила старшая сестра.
Илоне очень трудно было подобрать слова, поскольку она даже мысленно не могла дать точную оценку происходящему:
– Ты могла бы поспрашивать женщин, которых хорошо знаешь? Женщин нашего круга... замужних.... Чтобы они посоветовали знающую повитуху.
– Что!?
– Маргит от удивления сказала это слишком громко, так что Илона молитвенно сложила руки и всё также полушёпотом продолжала:
– Прошу тебя: тише. Я очень не хочу, чтобы об этом узнал кто-нибудь посторонний. Я бы предпочла, чтобы даже мама не знала. Мне просто нужно удостовериться, что я не беременна.
– У тебя прекратилось женское?
– спросила Маргит.
Илона опустила глаза:
– Да. Ничего нет уже больше трёх месяцев. Но я же не беременна. Я знаю. У меня не может быть детей, как и у тебя. Я просто должна удостовериться, а если об этом узнают посторонние, то поднимется шум. Моя беременность - это же государственное дело. Все только и будут говорить о ней. А потом окажется, что ничего нет, никакой беременности. И на меня будут смотреть так, как будто я всех обманула. Я не хочу. Не хочу никого тревожить. Хочу просто удостовериться, что ничего нет. Ведь так, как у меня, бывает?
– Чтобы больше трёх месяцев не было женского и при этом ничего?
– задумчиво произнесла Маргит.
– Не знаю. Но повитуху, которая сможет тебе точно сказать, я найду.
III
Старшая сестра не стала спрашивать у младшей: "Почему ты вопреки всем признакам уверена, что беременности нет?" Однако Илона и сама понимала, что говорит странно. Регулы пропали, появился аппетит, а лёгкое отекание ног не прекратилось даже после того, как летняя жара ушла. Следовало спрашивать себя: "Беременна ли я?" - но Илона спрашивала: "Как убедиться, что мне показалось?" Она всегда хотела детей и просила о них Господа и Божью Матерь, но, наверное, никогда по-настоящему не верила, что молитвы будут услышаны. Даже Ладислав Дракула заметил эту странность и сказал в своё время: "Ты должна верить".
Конечно, верить следовало, но тогда пришлось бы совсем по-новому взглянуть на своё прошлое. Илона не хотела. Она любила Вашека, а одной из главных причин было то, что он ни разу не упрекнул жену в отсутствии детей. Добрый, понимающий Вашек!
Илона привыкла думать, что в отсутствии детей виновата именно она. А если бы она всерьёз поверила, что может родить, это означало бы, что Вашек виноват хотя бы отчасти, если не полностью, и что он не упрекал жену именно потому, что чувствовал вину за собой. Значит, отсутствие упрёков - не доказательство любви. А если это не доказательство, то была ли любовь? Всё начинало рушиться, а Илона хотела верить, что у неё было безоблачное счастье... или почти безоблачное, ведь отец Вашека в отличие от сына весьма беспокоился из-за того, что у сына нет потомства. Она знала, что происходит, потому что однажды, на пятом или шестом году брака случайно подслушала один разговор.
Это произошло всё в том же доме в городке Сентмиклош, где молодая пара жила "под крылом" у родителей Вацлава. Кажется, дело было зимой, поздним вечером, когда женщины пошли к себе в комнаты, а Вацлав с отцом остались в столовой "допивать вино". Когда Илона уходила, Вацлав, придержав её за руку, шепнул, что "придёт сегодня", и потому она некоторое время ждала у себя в спальне, но муж всё не появлялся, и тогда Илона подумала, что тот случайно уснул в кресле возле печки и что надо пойти разбудить его. Поплотнее закутавшись в халат, она спустилась по лестнице и вот тогда услышала голоса. Говорил отец Вацлава и был крайне недоволен:
– ...а она пускай брюхо накладное носит. Ей же самой от этого выгода.
– Отец, а если она откажется?
– спросил Вацлав.
– Она может пожаловаться родне. Это не шутки.
– Шутки?
– переспросил отец.
– Я тоже не шучу. Они нас обманули. Подсунули тебе бесплодную жену. Да весь их род такой! У Михая нет детей. У Матьяша - тоже нет, хотя он баб меняет чаще, чем ты - исподнее.
Разговор состоялся ещё в то время, когда Матьяш не повстречался с Барбарой Эделпёк, ухитрившейся родить маленького Яноша. Когда Илона была замужем за Вацлавом, всем и вправду казалось, что над королевской семьёй висит что-то вроде проклятия - проклятия бездетности, и тем больнее было Илоне, притаившейся у двери, слушать это из уст своего свёкра.
– У Ошвата обе дочери бесплодны, - меж тем говорил он, обращаясь к сыну.
– Обе, а не только та, которую отдали нам. В супружеской спальне ты наследника не заделаешь. Но он должен быть. И мне всё равно, где ты его возьмёшь. Лишь бы это и вправду оказалась твоя кровь, а твоя жена пускай смирится.
– Отец, она пожалуется королю, - повторил Вацлав.
– Не пожалуется, если ты поговоришь с ней, - возразил отец.
– Она же сама хочет детей. Эх, жаль дурочку. Сама родить надеется. А окажись твоя жена поумнее, давно бы предложила тебе сделать так, как я предлагаю. Скажи, что твой сын будет считаться её сыном, и она согласится.