Принцесса Иляна
Шрифт:
Та присела на лавку с другого бока от Илоны, а тётушка, всё так же улыбаясь, произнесла:
– Давайте-ка лучше обговорим, что же нам теперь делать.
– Мне кажется, тётя, мы можем только порадоваться за Илону, - осторожно ответила Маргит.
– Больше делать нечего.
– Ну, это зависит от того, кто родится, - задумчиво сказала Эржебет.
– Если родится девочка, то я и в самом деле порадуюсь, ведь она будет католичка - согласно брачному договору. А вот если родится мальчик, я буду уже не так рада, ведь родится некатолик.
Илона растерялась. Получалось, что Маргит ошиблась: заставить родню радоваться было не так просто. Сколько бы жена Дракулы ни светилась счастьем, её родители, тётя и кузен могли найти предлог для того, чтобы хмуриться, даже смирившись с происходящим.
– Но что же мы можем сделать, если брачный договор составлен именно так, а не иначе? В договоре написано, что сыновей Ладислава Дракулы следует крестить в вере их отца. Что мы можем?
– продолжала возражать Маргит, а у Илоны, которую Эржебет по-прежнему держала за руки, никак не получалось собраться с мыслями.
– Мы можем попробовать переписать договор, - хитро сощурилась Эржебет и посмотрела на младшую племянницу.
– Ведь для мальчика будет лучше, если он станет католиком. Разве не так?
Илона совсем растерялась. Даже язык занемел, но в итоге она произнесла:
– Тётушка, я думаю, ещё слишком рано об этом говорить, ведь мы не знаем, кто родится: мальчик или девочка. Конечно, я спрашивала повитуху о приметах, но она сказала, что приметы могут и не сбыться, поэтому лучше просто набраться терпения и подождать, пока всё выяснится само собой.
Эржебет поджала губы:
– Тогда уже будет поздно. Об этом надо думать сейчас, моя милая. Ведь даже если родится девочка, это не важно. Могут быть и другие дети. А я полагаю, что все твои дети должны быть католиками. Все. А ты разве можешь сказать, что это плохо? Ты же католичка.
– Разумеется, тётушка, я не могу сказать, что это плохо, - тихо произнесла Илона.
– Тогда я скажу Матьяшу, что ты просишь пересмотреть брачный договор, - тётя снова улыбнулась и крепче сжала руки племянницы.
И тут Илона очнулась от оцепенения, вызванного растерянностью, почувствовала в себе решимость - совсем как в тот раз, когда мать хотела присутствовать рядом с повитухой при осмотре своей младшей дочери, но услышала твёрдое "нет".
– Нет, тётушка, - тихо произнесла жена Ладислава Дракулы, а затем добавила громче и уверенней: - Я не стану просить Его Величество пересмотреть брачный договор. Пусть всё остаётся, как есть.
– Почему?
– спросила Эржебет.
– Потому что иначе моя просьба посеет раздор, - ответила Илона.
Она вдруг представила, как муж, возвращаясь из поездки по Эрдели, узнаёт не только о деликатном положении супруги, но и о том, что она хочет пересмотреть условия их брака, и что король её поддерживает. А ведь Дракула, обговаривая условия, очень настаивал, чтобы сыновей крестили именно в его вере. Это было важно с точки зрения престолонаследия.
Значит, в лучшем случае он воспринял бы всё происходящее как блажь глупой супруги, а в худшем - как открытое проявление враждебности. "После всего, что муж мне наговорил перед отъездом, худшее куда более вероятно, - подумала Илона.
– Если сделаю, как предлагает тётя, он решит, что я выбрала не его сторону. Это поссорит меня с ним навсегда". Ей вдруг пришло в голову, что тётя именно этого и добивается - хочет, чтобы Дракула со своей супругой поссорился. Как говорится, разделяй и властвуй. И, наверное, именно поэтому в своё время было так много разговоров о том, что Илона даже в браке должна всё время помнить о своей принадлежности к семье Силадьи.
Илона ждала, что Эржебет спросит: "Ты помнишь, к которой из семей принадлежишь?" - но вопроса не прозвучало. Судя по всему, матушка Его Величества уже получила ответ - получила тогда, когда увидела: племяннице не стыдно за то, что не уведомила королевское семейство о своём счастье. Забеременев, Илона уже не могла причислять себя к семье Силадьи.
А ведь Эржебет когда-то сама пережила нечто подобное. Выйдя замуж за Яноша Гуньяди и произведя на свет своего первенца, она перестала быть частью семьи Силадьи и стала частью семьи Гуньяди. Наверное, поэтому тётушка даже не пыталась взывать к родственным чувствам беременной племянницы, а стремилась посеять раздор между ней и Ладиславом Дракулой.
– Никакого раздора не будет, - меж тем с нарочитой уверенностью произнесла Эржебет.
– Твой муж согласится, потому что деваться ему некуда. Он слишком зависим от моего сына.
– Может, мой муж и согласится, а на меня затаит обиду, - возразила Илона. Она хотела добавить: "Я этого не хочу", - но предпочла произнести: - Его Величество сказал, что я должна укреплять мир. Моя просьба о пересмотре брачного договора не будет способствовать укреплению мира, а если Его Величеству хотелось, чтобы все мои дети были католиками, то следовало с самого начала настаивать. Когда Ладислав Дракула только-только покинул свою тюрьму, то был куда более сговорчив, чем сейчас.
Эржебет взглянула на племянницу почти сердито:
– И ты не хочешь даже попытаться?
– Нет, тётя, не хочу, - Илона к изумлению своей старшей сестры высвободила руки из тётиных ладоней и вскочила.
– Ох, Бог мой!
– воскликнула Эржебет и потянула племянницу за край платья.
– Сядь.
Илона не подчинилась, а тётушка спросила совсем тихо:
– Может, ты боишься его? Тогда я скажу Матьяшу обо всём потихоньку. Он сделает вид, что изменить условия договора - всецело его решение. Ты только не противься.
Илона повернулась к тёте и взглянула ей в глаза сверху вниз.
– Тётушка, вы напрасно меня уговариваете. Мне не хочется огорчать вас, но если у меня родится сын, то его будут крестить как христианина восточной ветви. Конечно, мне будет жаль, что ни вы, ни Его Величество в этом случае не сможете присутствовать на крестинах, но я готова примириться с этим. Ради мира в своей семье и ради мира между моим мужем и Его Величеством. А если вы, заботясь обо мне, скажете Его Величеству, что я хотела бы видеть своего сына католиком, то я стану всё отрицать.