Принцесса-невеста

Моргенштерн С.

– Взобраться? – произнесла Лютик. – Я никогда не смогу…

– Тихо! – велел ей сицилиец. – Готовься! – приказал он испанцу. – Топи её, – скомандовал он турку.

И все принялись за дело. Испанец взял веревку и связал Лютик по рукам и ногам. Турок поднял огромную ногу и топнул в центре лодки, которая тут же проломилась и начала тонуть. Затем турок подошёл к верёвке и взял её в руки.

– Нагружайте меня, – сказал турок.

Испанец поднял Лютик и перебросил её

тело через плечи турка. Затем он привязал себя к талии турка. Затем сицилиец подпрыгнул и вцепился в шею турка.

– Посадка окончена! – объявил сицилиец. (Это было до поездов, но данное выражение пошло от плотников, грузивших брёвна, и это было уже много после плотников.)

И турок начал карабкаться вверх. Ему предстоял путь минимум в тысячу футов, и он нёс на себе троих, но он не беспокоился. Когда речь шла о силе, он никогда не волновался. Когда надо было читать, у него сводило живот, когда надо было писать, он покрывался холодным потом, когда упоминалось сложение, или, ещё хуже, деление, он всегда тут же менял тему.

Но сила никогда не была его врагом. Он не упал бы, даже если б лошадь пнула его в грудь. Он мог зажать ногами тысячефунтовый мешок муки и разорвать его без лишних размышлений. Однажды он поднял слона, используя лишь мышцы спины.

Но его настоящая сила была в руках. Никогда, даже за тысячу лет, не было рук, которые могли бы сравниться с руками Феззика. (Так его звали.) Его руки были не только огромны, словно у Гаргантюа, и совершенно послушны, и удивление быстры, но ещё они были, и именно поэтому он никогда не беспокоился, неутомимы. Если бы ему дали топор и велели срубить лес, его ноги могли бы устать оттого, что им бы пришлось слишком долго держать на себе такой вес, или топор мог бы разбиться из-за грубого обращения и убийства стольких деревьев, но руки Феззика и назавтра были бы столь же свежи, как и сегодня.

И поэтому, даже с сицилийцем на шее, Лютик на плечах и испанцем на талии, Феззик ни в малейшей мере не чувствовал груза. На самом деле он был совершенно счастлив, ведь лишь в те моменты, когда от него требовалось использовать свою силу, он не чувствовал себя обременяющим остальных.

Он взбирался наверх, рука за рукой, рука за рукой, уже в двух сотнях футов над водой, ещё восемьсот футов впереди.

Сицилиец боялся высоты больше всех остальных. Все его кошмары, а они всегда были неподалеку, когда он спал, были связаны с падением. Поэтому этот ужасающей подъём был для него, сидящего на шее гиганта, самым сложным. Или должен был быть.

Но он не позволил бы этого.

С самого начала, когда ещё ребенком он понял, что его горбатое тело никогда не завоюет миры, он полагался на свой разум. Он натренировал его, преодолел его слабости, подчинил его. Поэтому теперь, на высоте трёх сотен футов в ночи, и поднимаясь выше, хотя он должен был бы трепетать от страха, он не боялся.

Вместо этого он думал о человеке в чёрном.

Невозможно, чтобы кто-то был достаточно быстр, чтобы следовать за ними. Но тем не менее этот развевающийся чёрный парус появился из какого-то дьявольского мира. Как? Как? Сицилиец напрягал свой разум,

чтобы найти ответ, но находил лишь неудачу. В диком разочаровании он сделал глубокий вдох и, несмотря на свой невероятный страх, взглянул вниз в направлении тёмной воды.

Человек в чёрном всё ещё был там, плывя к Скалам, словно молния. Он был уже меньше чем в четверти мили от них.

– Быстрее! – велел сицилиец.

– Прости, – послушно ответил турок. – Я думал, что я и так поднимаюсь быстрее.

– Лентяй, лентяй, – пришпорил его сицилиец.

– Я никогда не исправлюсь, – ответил турок, но его руки стали двигаться быстрее, чем прежде. – Я не очень хорошо вижу, потому что у меня на лице твои ноги, – продолжил он, – поэтому не мог бы ты сказать мне, пожалуйста, мы уже на полпути?

– Даже чуть побольше, думаю, – отозвался испанец со своего положения вокруг талии гиганта. – Ты отлично справляешься, Феззик.

– Спасибо, – сказал гигант.

– И он почти достиг Скал, – добавил испанец.

Никто не спросил, о ком шла речь.

Шестьсот футов. Руки продолжали тянуть, снова и снова. Шестьсот двадцать футов. Шестьсот сорок. Быстрее чем раньше. Семьсот.

– Он оставил лодку, – сообщил испанец. – И запрыгнул на нашу верёвку. Он следует за нами.

– Я чувствую его, – сказал Феззик. – Вес его тела на верёвке.

– Он никогда не догонит нас! – воскликнул сицилиец. – Невообразимо!

– Ты постоянно используешь это слово, – огрызнулся испанец. – Не думаю, что оно означает то, что ты думаешь, что оно означает.

– Как быстро он поднимается? – спросил Феззик.

– Я напуган, – ответил испанец.

Сицилиец снова собрался с духом и посмотрел вниз.

Человек в чёрном, казалось, летел. Он уже уменьшил их отрыв на сто футов. Возможно, больше.

– Я думал, что ты считаешься сильным! – крикнул сицилиец. – Я думал, что ты большой и могучий, а он догоняет нас.

– Я несу троих, – объяснил Феззик. – Он же один и…

– Оправдания – для трусов, – перебил сицилиец. Он снова взглянул вниз. Человек в чёрном отыграл ещё сотню футов. Он посмотрел вверх. Вершины скал уже стали видны. Ещё сто пятьдесят футов, пожалуй, и они будут в безопасности.

Связанная по рукам и ногам, не помнящая себя от страха, Лютик не знала, чему бы она желала произойти. Она была уверена лишь в одном: она ни за что не хотела бы ещё раз пройти через что-то подобное.

– Лети, Феззик!– прокричал сицилиец. – Осталось сто футов.

Феззик летел. Он выкинул из головы всё, кроме верёвки, своих рук и пальцев, и его руки тянули и тянули, и его пальцы хватались, а верёвка туго натягивалась, и…