Принудительный труд восточных рабочих в аграрном секторе экономики нацистской Германии (1941 - 1945 гг.)

Данченко Елена Леонидовна

Противоречие между традициями трудового использования иностранцев и национал-социалистической идеологией особенно ярко проявлялось в частом нарушении владельцами мелких и средних крестьянских хозяйств запрета традиционного совместного приема пищи хозяевами и работниками, так называемой «общности стола» (Tischgemeinschaft). Листовки, распространявшиеся в округе Меркишен Крайс, разъясняли крестьянам суть этого запрета: «В противоположность немецкому члену рабочего коллектива, который без ограничения относится к нашему сообществу, иностранные рабочие из нашего сообщества исключены. Обедать они должны отдельно, за другими столами»⁵³². Комендант лагеря для военнопленных в г. Шпринге в письме в ландрат округа объяснял

это меру необходимостью сохранить чистоту немецкой крови: «Я не должен напоминать, что от общности стола до общности постели только один шаг»⁵³³.

Работавшая у владельца малого крестьянского хозяйства Вера Д. вспоминает, что хозяева выполняли это предписание даже в условиях работы в поле: «В степи никого ж нет вокруг, но, Боже упаси, сидеть рядом нельзя. Они сидят отдельно, мы сидим шагов десять отдельно. Едим то же самое, но - Боже упаси! Такой приказ, видно»⁵³⁴. Но когда рядом не оказывалось посторонних, многие хозяева, все-таки, сажали «восточных рабочих» за свой стол. Александра Р., также занятая в малом хозяйстве, рассказывает: «...пришел полицай, сказал, чтобы за одним столом мы не ели, ставьте столик отдельно, чтобы она там ела. Ну, что, хозяин, правда, согласился сразу, поставили мне сразу, ну, тоже самое, что и сами ели, а потом он махнул рукой: «А, садись ты с нами. В крайности, ... так ты выскочишь уже где-нибудь из-за стола». А так, больше никто не приходил, не проверял»⁵³⁵.

Предписание об отдельном приеме пищи нарушалось не только в силу традиции, но и потому, что во многих хозяйствах для этого не хватало помещений, а общий прием пищи сокращал хозяйкам объем домашней работы⁵³⁶. Так, в феврале 1944 г. немецкий наемный рабочий жаловался окружному «крестьянскому фюреру» (.Kreisbauernf"uhrer), что вынужден есть с русским работником за одним столом⁵³⁷. Для «восточных рабочих» совместный с хозяевами прием пищи означал как минимум формальное вхождение в крестьянскую семью, облегчал приспособление к условиям принудительного труда.

Прагматичная позиция крестьян по отношению к рабочей силе препятствовала осуществлению на практике нацистских предписаний по обращению с рабочими из Советского Союза⁵³⁸. В условиях удаленности репрессивного аппарата и своеобразной позиции крестьян «восточные рабочие» получили небольшую возможность для улучшения собственного положения за счет выстраивания взаимоотношений с немецкими крестьянами.

Адаптируясь к условиям принудительного пребывания в Германии, «восточные рабочие» стремились выжить, используя все имевшиеся возможности для улучшения своего положения. Они не только действовали в рамках пространства, оставленного «расовым» законодательством, но и рисковали нарушать существовавшие в их отношении предписания. В ситуации тесного взаимодействия с немецким крестьянством «восточные рабочие» не являлись пассивным объектом эксплуатации, но могли оказывать влияние на собственное положение.

Реконструировать доподлинно взаимоотношения «восточных рабочих» с немецким населением в сельском хозяйстве в силу нехватки источников сложно. Анализ интервью проведенных в 2005 - 2006 гг. в рамках проекта «Документация рабского и принудительного труда в нацистской Германии», показал, что респонденты, работавшие в сельском хозяйстве по одному и в группах, не только находились в разных условиях труда и содержания, но и по-разному оценивают и вспоминают свой опыт пребывания в Германии, в том числе и свои взаимоотношения с немецким сельским населением. Поведение «восточных рабочих» в крестьянских хозяйствах зависело от многих факторов и зачастую варьировало между приспособлением к сложившимся обстоятельствам и сопротивлением им. Показательно, что «восточные рабочие», чей труд использовался в поместьях или крупных крестьянских хозяйствах, чаще рассказывают о случаях сопротивления. Советские граждане, использовавшиеся в малых и средних хозяйствах, описывают процесс своего

приспособления к условиям жизни и труда в хозяйстве.

Так, Устина Ш.⁵³⁹, работавшая в поместье «Мариенхоф» у г. Зульц (Баден-Вютгенберг) почти 3 года, описывает в своем рассказе многочисленные случаи индивидуального сопротивления «восточных рабочих». Во время депортации она дважды пыталась бежать и рассказывает о своем непослушании и своевольном поведении в немецком хозяйстве. В ссоре с управляющим поместья Устина Ш. в ярости бросила в него вилы: «А я думаю: мне все равно! Я не боялась смерти. Не боялась, ты понимаешь, не боялась и все. Думаю, так мучиться... Голодом, холодом, еще так ишачить, и он еще будет меня бить... издеваться? Он с того раза ни разу не ударил»⁵⁴⁰.

Устина вспоминает, что в тех случаях, когда контроль со стороны хозяев и полиции ослабевал, возникало больше возможностей для протеста со стороны «восточных рабочих». По словам Устины во время бомбардировок иностранные работники из поместья не прятались, но стремились назло управляющему показать свою радость: «бомбили страшно, бомбили. Бомбили. (...) Нас загонял тот (управляющий)... чтобы прятались, а мы давай... танцуем и смеемся: «Давай-давай-давай-давай, побольше, побольше давай, бомби, бросай». Мы не боялись смерти и не прятались от бомбежки. «Бей, бей. говорю, да разбей это все (смех)». А гестап (управляющий) психует... (смех) Мы не боялись, что нас убьет. А как бомбил... в поле работали мы. А мы попадаем, а два камяно-подольских (работника)... там куст был (смех) они головы попрятали, а жопы повыставили, а мы попадали там... выбило яму, до того смеемся, до того смеемся... А он строчит, строчит, а мы полегли и все. Ну а что ж, ну, хоть ты плач, хоть скач. Некуда же прятаться»⁵⁴¹.

Украинец Михаил К. по прибытии в Германию жил в лагере для иностранных работников, откуда каждый хозяин сам забирал своих рабочих. Спустя некоторое время лагерь был распущен, и крестьяне разобрали работников по хозяйствам. Михаил попал в хозяйство крупного помещика, в котором он пошел на конфликт с экономкой: «Принесла (экономка) есть... из кухни в эту «штубе» (сарай), где мы жили. Из брюквы, сама юшка, это что в обед. Хлопцы смолчали, а я взял, отнес на кухню к хозяйке, сказал, что «шлехт» (плохо), не годится, вылил в помойное ведро».⁵⁴² Хозяин вызвал полицию, Михаила забрали и, предварительно избив, отправили на лесоразработки.

Необходимо отметить, что подобные случаи открытого неповиновения «восточных рабочих» были довольно редки, поскольку большинство из них осознавало собственное бесправное положение. Если «восточные рабочие» и испытывали вспышки гнева, то, как правило, последние быстро стихали под угрозой расправы. Так, попытка стачки «восточных рабочих» в крестьянском хозяйстве в округе Мюнстер из-за отсутствия обеда в июле 1944 г., закончилась еще до приезда полиции бегством зачинщика и выходом в поле рабочих⁵⁴³.

Гораздо безопаснее, чем открытый протест, было распространенное среди «восточных рабочих» пассивное сопротивление. Оно проявлялось в медленном или небрежном выполнении порученной работы. Г. А. Лисовец в воспоминаниях о пребывании в Германии описывает принятие решения о таком поведении: «За что вы меня бьете? Я сделал не меньше и не хуже вас. Он ответил, что я не должен отдыхать. Тогда я понял, что нужно работать не в полную силу, тогда и бить не будут»⁵⁴⁴. Оказание пассивного сопротивления также было сопряжено с риском, поскольку, как уже было отмечено выше, немецкие крестьяне обладали рядом возможностей принудительного повышения производительности труда «восточных рабочих» в собственном хозяйстве. Так, управляющий хозяйства, в котором работала Устина Ш., однажды пугал «восточных рабочих» расстрелом, достав оружие и поставив всех работников к стенке⁵⁴⁵.