Всё будет, а меня не будет. —Через неделю, через год…Меня не берегите, люди,Как вас никто не бережет.Как вы, и я не выше тлена.Я не давать тепла не мог.Как то сожжённое полено.Угля сожжённого комок.И счёты мы сведем едва ли.Я добывал из жизни свет,Но эту жизнь мне вы давали,А ничего дороже нет.И пусть меня вы задушилиЗа счастье быть живым всегда,Но вы и сами ведь не жили,Не знали счастья никогда.
1957
АРИФМЕТИЧЕСКАЯ БАСНЯ
Чтобы быстрей добраться к светлой цели,Чтоб все мечты осуществить на деле,Чтоб сразу стало просто всё, что сложно,А вовсе невозможное возможно, —Установило высшее решеньеИдейную таблицу умноженья:Как памятник — прекрасна. Но для делаВся прежняя таблица устарела.И отвечает нынче очень плохоЗадачам, что поставила эпоха.Наука объективной быть не может —В ней классовый подход всего дороже.Лишь в угнетённом обществе сгодитсяПодобная бескрылая таблица.Высокий орган радостно считает,Что нам её размаха не хватает,И чтоб быстрее к цели продвигаться,Постановляет: «дважды два — шестнадцать!»…Так все забыли старую таблицу.Потом пришлось за это поплатиться.Две жизни жить в тоске и в смертной муке:Одной — на деле, а другой — в науке,Одной — обычной, а другой — красивой,Одной — печальной, а другой — счастливой,По новым ценам совершая траты,По старым ставкам получать зарплату.И вот тогда с такого положеньяПовсюду началось умов броженье,И в электричках стали материться:«А всё таблица… Врёт она, таблица!Что дважды два? Попробуй разобраться!..»Еретики шептали, что пятнадцать.Но обходя запреты и барьеры,«Четырнадцать», — ревели маловеры.И всё успев понять, обдумать, взвесить,Объективисты заявляли: «десять».Но все они движению мешали,И их за то потом в тюрьму сажали.А всех печальней было в этом миреТому, кто знал, что дважды два — четыре.Тот вывод люди шутками встречалиИ в тюрьмы за него не заключали:Ведь это было просто не опасно,И даже глупым это было ясно!И было так, что эти единицыХотели б сами вдруг переучиться.Но ясный взгляд — не результат науки…Поймите, если можете, их муки.Они молчали в сдержанной печалиИ только руки к небу воздевали,Откуда дождь на них порой свергался,Где Бог — дремал, а дьявол — развлекался.
1957
ОСЕНЬ
Вода в колеях среди тощей травы,За тучею туча плывёт дождевая.В зелёном предместье предместья МосквыС утра моросит. И с утра задувает.А рядом дорога. И грохот колёс.Большие заводы. Гудки электрички.Я здесь задержался. Живу. Но не врос.Ни дача, ни город, Тоска без привычки.Быть может, во мне не хватает огня,Я, может, уже недостаточно молод…Но осень не манит в дорогу меня —В ней нынче одни только сырость и холод.И ноги ступают по тусклой траве.Все краски пропали. Погода такая.Но изредка солнце скользнёт по листве —И желтым и красным листва засверкает.Как знамя, она запылает в огнеПодспудного боя. И станет мне ясно,Что жизнь продолжается где-то вовне,Всё так же огромна, остра и опасна.Да! Осени я забываю язык.Но всё ж временами сквозь груз настроенья,Сливаюсь, как прежде сливаться привык,С её напряжённым и грустным гореньем.И, может быть, будет еще один год.Год жизни — борьбы с умираньем и скверной.Пусть будет тоска. Но усталость пройдёт.Пусть всё будет больно, но всё — достоверно.Порывы свирепы. Не бойся. Держись.Здесь всё на учете: и силы, и годы.Ведь осень всегда беспощадна, как жизнь —Контрольный налёт первозданной природы.И в кронах горят желтизна и багрец.Как отсвет трагедий, доступных не очень…Для дерева — веха. Для листьев — конец.А чем для меня ты окажешься, осень?
1957
* * *
Шла вновь назад в свою судьбу плохую.Решительно. Свирепо. Чуть дыша…Борясь с тоской и жалобно тоскуя,Всем, что в ней было, мне принадлежа.Шла с праздника судьбы в свой дом убогий.Шла противозаконно в дом не мой.Хотя моими были даже ноги,Которые несли её домой.
1958
ЛЕНИН В ГОРКАХ
Пусть много смог ты, много превозмогИ даже мудрецом меж нами признан.Но жизнь — есть жизнь. Для жизни ты не бог,А только проявленье этой жизни.Не жертвуй светом, добывая свет!Ведь ты не знаешь, что творишь на деле.Цель средства не оправдывает… Нет!У жизни могут быть иные цели.Иль вовсе нет их. Есть пальба и гром.Мир и война. Гниенье и горенье.Извечная борьба добра со злом,Где нет конца и нет искорененья.Убить. Тут надо ненависть призвать.Преодолеть черту. Найти отвагу.Во имя блага проще убивать!..Но как нам знать, какая смерть во благо?У жизни свой, присущий, вечный ход.И не присуща скорость ей иная.Коль чересчур толкнуть её вперед,Она рванёт назад, давя, ломая.Но человеку душен плен границ,Его всё время нетерпенье гложетИ перед жизнью он склониться ниц, —Признать её незыблемость — не может.Он всё отдать, всё уничтожить рад.Он мучает других и голодает…Всё гонится за призраком добра,Не ведая, что сам он зло рождает.А мы за ним. Вселенная, держись!Нам головы не жаль — нам всё по силам.Но всё проходит. Снова жизнь, как жизнь.И зло, как зло. И, в общем, всё, как было.Но тех, кто не жалел себя и нас,Пытаясь вырваться из плена буден,В час отрезвленья, в страшный горький часВы всё равно не проклинайте, люди……В окне широком свет и белый снег.На ручках кресла зайчики играют…А в кресле неподвижный человек. —Молчит. Он знает сам, что умирает.Над ним любовь и ненависть горит.Его любой врагом иль другом числит.А он уже почти не говорит.Слова ушли. Остались только мысли.Смерть — демократ. Подводит всем черту.В ней беспристрастье есть, как в этом снеге.Ну что ж: он на одну лишь правотуИз всех возможных в жизни привилегийПретендовал… А больше ни на что.Он привилегий и сейчас не просит.Парк за окном стоит, как лес густой,И белую порошу ветер носит.На правоту… Что значит правота?И есть ли у неё черты земные.Шумят-гудят за домом проводаИ мирно спит, уйдя в себя, Россия.Ну что ж! Ну что ж! Он сделал всё, что мог,Устои жизни яростно взрывая…И всё же не подводится итог. —Его наверно в жизни — не бывает.
1956
* * *
Роса густа, а роща зелена,И воздух чист, лишь терпко пахнет хвоя…Но между ними и тобой — стена.И ты уже навек за той стеною.Как будто трудно руку протянуть,Всё ощутить, проснуться, как от встряски…Но это зря — распалась жизни суть,А если так, то чем помогут краски?Зачем в листве искать разводья жилИ на заре бродить в сыром тумане…Распалось всё, чем ты дышал и жил,А эта малость стоит ли вниманья.И равнодушьем обступает тьма.Стой! Встрепенись! Забудь о всех потерях,Ведь эта малость — это жизнь сама,Её начало и последний берег.Тут можно стать, весенний воздух пить,И, как впервые, с лесом повстречаться…А остального может и не быть,Всё остальное может здесь начаться.Так не тверди: не в силах, не могу!Войди во всё, пойми, что это чудо,И задержись на этом берегу!..И, может, ты назад пойдешь отсюда.
1958
ПЕСНЯ, КОТОРОЙ ТЫСЯЧА ЛЕТ
Это старинная песня,
которая вечно нова.
Г. Гейне
Старинная песня.Ей тысяча лет:Он любит её,А она его — нет.Столетья сменяются,Вьюги метут,Различными думамиЛюди живут.Но так же упорноВо все временаЕго почему-тоНе любит она.А он — и страдает,И очень влюблён…Но только, позвольте,Да кто ж это — он?Кто? — Может быть, рыцарь,А, может, поэт,Но факт, что онаЕго счастье и свет.Что в ней он нашёлОзаренье свое,Что страшно остатьсяЕму без неё.Но сделать не можетОн здесь ничего…Кто ж это она,Что не любит его?Она? — Совершенство.К тому же онаЕго на землеПонимает одна.Она всех другихИ нежней и умней.А он лучше всехЭто чувствует в ней…Но всё-таки, всё-такиТысячу летОн любит её,А она его — нет.И всё ж ей по сердцуБольше другой —Не столь одержимый,Но всё ж неплохой.Хоть этот намногоСкучнее того(Коль древняя песняНе лжёт про него).Но песня всё так жеЗвучит и сейчас,А я ведь о песнеВеду свой рассказ.Признаться, я толкомИ сам не пойму:Ей по сердцу больше другой.Почему?Так глупоЗачем выбирает она?А может, не скукаЕй вовсе страшна?А просто как людиЕй хочется жить…И холодно ейОзареньем служить.Быть может… Не знаю.Ведь я же не бог.Но в песне об этомНи слова. Молчок.А может, и рыцарьВздыхать устаёт.И сам наконецОт неё отстаёт:И тоже становитсяЭтим другим —Не столь одержимым,Но всё ж неплохим.И слышит в наградуПокорное: «да»…Не знаю. Про тоНе поют никогда.Не знаю, как в песне,А в жизни земнойИ то и другоеСлучалось со мной.Так что ж мне обидно,Что тысячу летОн любит её,А она его — нет?
1958
БАЛЛАДА О СОБСТВЕННОЙ ГИБЕЛИ
Я — обманутый в светлой надежде,Я — лишенный Судьбы и души —Только раз я восстал в БудапештеПротив наглости, гнета и лжи.Только раз я простое значеньеГромких фраз — ощутил наяву.Но потом потерпел пораженьеИ померк. И с тех пор — не живу.Грубой силой — под стоны и ропот —Я убит на глазах у людей.И усталая совесть ЕвропыПримирилась со смертью моей.Только глупость, тоска и железо…Память — стёрта. Нет больше надежд.Я и сам никуда уж не лезу…Но не предал я свой Будапешт.Там однажды над страшною силойЯ поднялся — ей был несродни.Там и пал я… Хоть жил я в России. —Где поныне влачу свои дни.
1956
* * *
Я пью за свою Россию,С простыми людьми я пью.Они ничего не знаютПро страшную жизнь мою.Про то, что рождён на гибельКаждый мой лучший стих…Они ничего не знают,А эти стихи для них.
1959
* * *
Пусть рвутся связи, меркнет свет,Но подрастают в семьях дети…Есть в мире Бог иль Бога нет,А им придётся жить на свете.Есть в мире Бог иль нет Его,Но час пробьет. И станет нужноС людьми почувствовать родство,Заполнить дни враждой и дружбой.Но древний смысл того родстваВ них будет брезжить слишком глухо —Ведь мы бессвязные словаИм оставляем вместо духа.Слова трусливой суеты,Нас утешавшие когда-то,Недостоверность пустоты,Где зыбки все координаты……Им всё равно придётся жить:Ведь не уйти обратно в детство,Ведь жизнь нельзя остановить,Чтоб в ней спокойно оглядеться.И будет участь их тяжка,Времён прервется связь живая,И одиночества тоскаОбступит их, не отставая.Мы не придем на помощь к нимВ борьбе с бессмыслицей и грязью.И будет трудно им однимНайти потерянные связи.Так будь самим собой, поэт,Твой дар и подвиг — воплощенье.Ведь даже горечь — это свет,И связь вещей, и их значенье.Держись призванья своего!Ты загнан сам, но ты в ответе:Есть в мире Бог иль нет Его —Но подрастают в семьях дети.
