Приобщение

Коржавин Наум Моисеевич

* * *

Ты летишь, и мне летится. Правлю прямо, курс держа. Только ты летишь, как птица, Я — как толстый дирижабль. Не угнаться за тобою, Не избыть своих границ. Вот ты движешься с толпою Легких птиц, бездомных птиц. Мне б сейчас к тебе спуститься: Вот вам сердце, вот и дом. Только я — увы! — не птица, Тут не сесть мне нипочем. И гудят моторы резко. Я скрываюсь в облаках… А внизу, свернув на Невский, Ты летишь на каблуках.

1964

ТЫ ИДЁШЬ

Взгляд счастливый и смущённый. В нем испуг и радость в нём: Ты — мой ангел с обожжённым От неловкости крылом. Тихий ангел… Людный город Смотрит нагло вслед тебе. Вслед неловкости, с которой Ты скользишь в густой толпе. Он в асфальт тебя вминает, — Нет в нём жалости ничуть, Он как будто понимает Впрямь, — куда ты держишь путь. Он лишь тем и озабочен — Убедиться в том вполне. Ты идёшь и очень хочешь, Чтоб казалось — не ко мне. А навстречу — взгляды, взгляды, Каждый взгляд — скажи, скажи. Трудно, ангел… Лгать нам надо Для спасения души. Чтоб хоть час побыть нам вместе (Равен жизни каждый час), Ладно, ангел… Нет бесчестья В этой лжи. Пусть судят нас. Ты идёшь — вся жизнь на грани, Всё закрыто: радость, боль. Но опять придёшь и станешь Здесь, при мне, сама собой. Расцветёшь, как эта осень, Золотая благодать. И покажется, что вовсе Нам с тобой не надо лгать. Что скрывать, от всех спасаясь? Радость? Счастье? Боль в груди? Тихий ангел, храбрый заяц. Жду тебя. Иди. Иди.

1964

* * *

Слепая осень. Город грязь топтал. Давило небо низкое, и даже Подчас казалось: воздух черным стал, И все вдыхают смесь воды и сажи. Давило так, как будто, взяв разбег К бессмысленной, жестокой, стыдной цели, Всё это нам наслал наш хитрый век, Чтоб мы о жизни слишком не жалели. А вечером мороз сковал легко Густую грязь… И вдруг просторно стало. И небо снова где-то высоко В своей дали прозрачно заблистало. И отделился мир от мутных вод, Пришел в себя. Отбросил грязь и скверну. И я иду. Давлю ногами лёд. А лёд трещит. Как в детстве. Достоверно.

1964

* * *

Освободите женщину от мук. И от забот, что сушат, — их немало. И от страстей, что превращают вдруг В рабыню ту, что всех сама пленяла. А потому — от выбора судьбы: Не вышло так — что ж!.. Можно жить иначе. От тяжести бессмысленной борьбы И щедрости хмельной самоотдачи. От обаянья смелости — с какой Она себя, рискуя счастьем, тратит. Какая смелость может быть у той, Что всё равно за смелость не заплатит? Откуда трепет в ней возьмётся вдруг? Какою силой в бездну нас потянет? Освободите женщину от мук. И от судьбы. И женщины — не станет.

1964

ТЕМ, КОГО Я ЛЮБИЛ В ЮНОСТИ

Я вас любил, как я умел один. А вы любили роковых мужчин. Они всегда смотрели сверху вниз, Они внушать умели: «Подчинись!». Они считали: по заслугам честь, И вам казалось: в этом что-то есть. Да, что-то есть, что ясно не вполне… Ведь вам казалось — пали вы в цене, Вас удивлял мой восхищенный взгляд, Вы знали: так на женщин не глядят. Взгляд снизу вверх… На вас!.. Да это бред! Вы ж были для меня легки, как свет. И это понимали вы подчас. Но вам казалось, я похож на вас, Поскольку от любви не защищён, А это значит — мужества лишён. И шли в объятья подлинных мужчин, И снова оставался я один. Век мужества! Дела пошли всерьёз. И трудно я своё сквозь жизнь пронёс. И вот я жив… Но словно нет в живых Мужчин бывалых ваших роковых. Их рок поблек, сегодня рок иной. Всё чаще вы, грустя, гордитесь мной. А, впрочем, что же — суета, дела… Виню вас? Нет. Но просто жизнь прошла. Себя виню… Понятно мне давно, Что снизу вверх на вас смотреть грешно. О, этот взгляд! Он вам и дал пропасть. Я верю, как в маяк, в мужскую власть. Но лишь найдёт, и вновь — пусть это грех, Смотрю на вас, как прежде — снизу вверх. И униженья сердцу в этом нет… Я знаю — вы и впрямь легки, как свет. Я знаю, это так — я вновь богат… Но снова память гасит этот взгляд. И потухает взгляд, хоть, может, он Теперь вам вовсе не был бы смешон.

1964

ПОДОНКИ

Вошли и сели за столом. Им грош цена, но мы не пьём. Веселье наше вмиг скосило. Юнцы, молодчики, шпана, Тут знают все: им грош цена. Но все молчат: за ними — сила. Какая сила, в чем она. Я ж говорю: им грош цена. Да, видно, жизнь подобна бреду. Пусть презираем мы таких, Но всё ж мы думаем о них, А это тоже — их победа. Они уселись и сидят. Хоть знают, как на них глядят Вокруг и всюду все другие. Их очень много стало вдруг. Они средь муз и средь наук, Везде, где бьётся мысль России. Они бездарны, как беда. Зато уверены всегда, Несут бездарность, словно Знамя. У нас в идеях разнобой, Они ж всегда верны одной Простой и ясной — править нами.

1964

ИЗ СТИХОВ О МОЛДАВИИ

Языки романской группы, Юность древняя Земли! Ставить памятник вам глупо — Вы со сцены не сошли. И пускай в быту правительств И учёных знатоков Нынче в моде деловитость Всяких новых языков, — Будут люди обращаться К вам и дальше — вновь и вновь. Вы и самых чуждых наций Втайне гордость и любовь. Есть в вас с самого начала То, что нужно всем другим. То, пред чем склонились галлы, Разгромив уставший Рим, — Нечто самое такое, Без чего вокруг темно. Что навек с мечтой людскою В звуке слова сплетено. Отзвук вечной литургии, Гармоничность без прикрас. Здесь, в Молдавии, впервые Поражает это нас. И смущён ты чем-то вроде, И чудно тебе сперва Слышать в сельском обиходе Вдруг ученые слова. Но войдя во всё охотно, Понимаешь суть основ, — Этот первый, обиходный, Древний смысл высоких слов. Неужели всё так грустно, И навек уйдут с земли Ясность мысли, ясность чувства, Всё, что вы в себе несли, — Звучность памяти и чести, Благородство не на час?.. Лучше сгинуть с вами вместе, Чем на свете жить без вас! Пусть звучит всё это глупо, — Не хочу, чтоб вы прошли, Языки романской группы, Мудрость нежная Земли.

1965

* * *

В Кишинёве снег в апреле, Неожиданный для всех… Вы чего, Господь, хотели, Насылая этот снег? Он от Вас весь день слетает, Сыплет с серых облаков, Неприятно охлаждает Тёплый город Кишинёв. И пускай он тут же тает, Он сгущает серость дня… Чем, конечно, угнетает Всех на свете и — меня. Очень странно видеть это — Снег без счастья, без игры, — После солнца, после лета, После света и жары. Холодов терпеть не может Этот город летних снов. Как в ущелье, расположен Он на склонах двух холмов. А сегодня снег в ущелье И туман на лицах всех… Вы нам что сказать хотели, Напуская этот снег? Что пора забыть про ересь? Вспомнить вновь, как Вы нужны? Всё смешалось. Давит серость, Скука давит в дни весны. Всё во мне с тем снегом спорит. Скука? Серость? — Чепуха! Я ведь помню — этот город — Город светлого греха. Здесь — два месяца уж будет — Без венца (о чем скорблю) Я живу — простите, люди, — С той, которую люблю. С той веселой и капризной, Смех вносящей на порог, Без которой счастья в жизни Я не знал и знать не мог. С той, что может быть серьёзной, Но непрочь и чушь молоть. С той, к кому Вы сами поздно Привели меня, Господь. В Кишинёве снег в апреле Сыплет мрачно, давит всех. Что напомнить Вы хотели, Напуская этот снег? Возбуждая эти мысли? Что у страсти дух в плену? Что права я все превысил? Лямку честно не тяну? Зря. И так ознобом бродит Это всё в крови моей, От себя меня уводит И от Вас, и от людей… От всего, чем жил сурово, Что вдруг стало ни к чему. И от слова. Даже слову Я не верю своему… В Кишинёве снег в апреле Ни за что терзает всех. Ах, зачем Вам в самом деле Нынче нужен этот снег? Разве честно мстить за страсти? Не от Вас ли Дух и Плоть? Не от Вас ли это счастье, Что открылось мне, Господь? Так за что вконец измучен Я лишением души? Что Вам — вправду было б лучше, Чтоб и впредь я жил во лжи? Иль случайный приступ злости — Снег, что с неба к нам слетел?.. Часто кажется, что просто Удалились Вы от дел, И внезапной власти рады, С упоением ребят Небо Ваши бюрократы — Ваши ангелы — мутят.

1965

* * *

Стал я нервным и мнительным, Сам себя я не чту. Недостаток, действительно, Неприятный в быту. Чувства глуше ли, звонче ли, — Трудно меру найти. Это молодость кончилась И не хочет уйти. Это тяжесть движения, Хоть покой истомил. Это в каждом решении — Напряжение сил. Это страсть защищается, Хоть идут холода. Это жизнь продолжается, — И ещё — молода.

1965

* * *

Все — загнаны. Все — орудья. Всем — души не по плечу. Но всё ж я тянусь к Вам, люди, И чувствовать Вас хочу. Вам жизнь и в бесчестьи ценность: Всё ж можно свое отцвесть… А я? Но куда я денусь… От вас… Уж какие есть. Мне скажут, что жизнь без смысла — Не жизнь… Чушь! Слова одни… Не жизнь — так продленье жизни, Не легкое в наши дни. Не легкое в дни такие, Где чуть — и загнулся враз. Так пусть вы не те. Другие Не явятся в мир без вас. Так ссорьтесь, так пойте песни. (О чем? Жизнь — как в смутном сне.) Я зрячий. Но мир исчезнет, Коль станет подобен мне. И вот я тянусь к вам, люди… И чувствовать вас хочу… Все — загнаны. Все — орудья. Всем — души не по плечу.