Приобщение

Коржавин Наум Моисеевич

1959

НА ДРУГА-ПОЭТА

Он комиссаром быть рождён. И, облечён разумной властью, Людские толпы гнал бы он К непонятому ими счастью. Но получилось всё не так: Иная жизнь, иные нормы… И комиссарит он в стихах — Над содержанием и формой.

1959

СТИХИ ОБ ИЗМЕНЕ ИСКУССТВУ

Не знал я горя и печали, Когда не раз, не два, не пять Твердил о том, чего не знали, Но были рады осознать. И

обрастал я тесным кругом Друзей… Был полон свежих сил. Желанным гостем, лучшим другом Почти для всех тогда я был. И жил с простым и ясным чувством. Всегда был к месту каждый жест: Знать назначение искусства — Не нарушать обмен веществ… …А нынче глохнут ощущенья, Меж мной и словом сотни стен — Знать, я иному назначенью Служу, — нарушив тот обмен. Служу! И люди воровато Меня обходят за версту. И тесный круг, что был когда-то, Вдруг превратился в пустоту. Но словно суть моя — иная, Теперь я каждый раз опять Твержу о том, что сами знают. Но что боятся осознать.

1960

ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ

Писал один поэт: О небогатой доле. «На свете счастья нет, Но есть покой и воля». Хотел он далеко Бежать. Не смог, не скрылся. А я б теперь легко С той долей примирился. И был бы мной воспет По самой доброй воле Тот мир, где счастья нет, Но есть покой и воля. Что в громе наших лет Звучало б так отчасти: «На свете счастья нет, Но есть на свете счастье».

1960

ВАРИАЦИИ ИЗ НЕКРАСОВА

…Столетье промчалось. И снова, Как в тот незапамятный год — Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет. Ей жить бы хотелось иначе, Носить драгоценный наряд… Но кони — всё скачут и скачут. А избы — горят и горят.

1960

* * *

Наверно, я не так на свете жил, Не то хотел и не туда спешил. А надо было просто жить и жить И никуда особо не спешить. Ведь от любой несбывшейся мечты Зияет в сердце полость пустоты. Я так любил. Я так тебя берёг. И так ничем тебе помочь не мог. Затем, что просто не хватало сил. Затем, что я не так на свете жил. Я жил не так. А так бы я живи, — Ты б ничего не знала о любви.

1960

* * *

Ты сама проявила похвальное рвенье, Только ты просчиталась на самую малость. Ты хотела мне жизнь ослепить на мгновенье, А мгновение жизнью твоей оказалось. Твой расчёт оказался придуманным вздором. Ты ошиблась в себе, а прозренье — расплата. Не смогла ты холодным блеснуть метеором, Слишком женщиной — нежной и теплой — была ты. Ты не знала про это, но знаешь сегодня, Заплативши за знанье жестокую цену. Уходила ты так, словно впрямь ты свободна, А вся жизнь у тебя оказалась изменой. Я прощаюсь сегодня с несчастьем и счастьем, Со свиданьями тайными в слякоть сплошную. И с твоим увяданьем. И с горькою властью Выпрямлять твое тело одним поцелуем… . . . . . . . . . . Тяжело, потому что прошедшие годы Уж другой не заполнишь, тебя не забудешь, И что больше той странной, той ждущей чего-то Глупой девочкой — ни для кого ты не будешь.

1960

РАФАЭЛЮ

(После спора об искусстве)

Не ценят знанья тонкие натуры. Искусство любит импульсов печать. Мы ж, Рафаэль, с тобой — литература! И нам с тобой здесь лучше промолчать. Они в себе себя ценить умеют. Их мир — оттенки собственных страстей. Мы ж, Рафаэль, с тобой куда беднее — Не можем жить без Бога и людей. Их догмат — страсть. А твой — улыбка счастья. Твои спокойно сомкнуты уста. Но в этом слиты все земные страсти, Как в белом цвете слиты все цвета.

1960

ИНЕРЦИЯ СТИЛЯ

Стиль — это человек.

Бюффон

В жизни, в искусстве, в борьбе, где тебя победили, Самое страшное — это инерция стиля. Это — привычка, а кажется, что ощущенье. Это стихи ты закончил, а нет облегченья. Это — ты весь изменился, а мыслишь, как раньше. Это — ты к правде стремишься, а лжешь, как обманщик. Это — душа твоя стонет, а ты — не внимаешь. Это — ты верен себе, и себе — изменяешь. Это — не крылья уже, а одни только перья, Это — уже ты не веришь — боишься неверья. Стиль — это мужество. В правде себе признаваться! Всё потерять, но иллюзиям не предаваться — Кем бы ни стать — ощущать себя только собою, Даже пускай твоя жизнь оказалась пустою, Даже пускай в тебе сердца теперь уже мало… Правда конца — это тоже возможность начала. Кто осознал пораженье, — того не разбили… Самое страшное — это инерция стиля.

1960

* * *

Ни трудом и ни доблестью Не дорос я до всех. Я работал в той области, Где успех — не успех. Где тоскуют неделями, Коль теряется нить, Где труды от безделия Нелегко отличить… Но куда же я сунулся? Оглядеться пора! Я в годах, а как в юности — Ни кола, ни двора, Ни защиты от подлости, — Лишь одно, как на грех: Стаж работы в той области, Где успех — не успех…

1960

КОМИССАРЫ

(Элегия)

Булату Окуджаве

Где вы, где вы? В какие походы Вы ушли из моих городов?.. Комиссары двадцатого года, Я вас помню с тридцатых годов. Вы вели меня в будни глухие, Вы искали мне выход в аду, Хоть вы были совсем не такие, Как бывали в двадцатом году. Озарённей, печальнее, шире, Непригодней для жизни земной… Больше дела вам не было в мире, Как в тумане скакать предо мной. Словно все вы от части отстали, В партизаны ушли навсегда… Нет, такими вы не были — стали, Продираясь ко мне сквозь года. Вы легко побеждали, но всё же Оставались всегда ни при чём. Лишь в Мадриде встречали похожих, Потому что он был обречён. О, как вы отрешенно скакали, Зная правду, но веру храня. И меня за собой увлекали, Отрывали от жизни меня… И летел я, коня погоняя, Прочь куда-то, в пыли и в дыму. Почему — я теперь уже знаю, А куда — до сих пор не пойму. Я не думал о вашей печали, Я скорбел, что живу, как во сне, Но однажды одни вы умчались И с тех пор не являлись ко мне. И пошли мои взрослые годы… В них не меньше любви и огня… Но скажите, в какие походы Вы идете теперь — без меня?