Приорат Ностромо
Шрифт:
— Нет, товарищ Пуго, отрицать данный факт я не стану, — непринужденность далась мне с трудом, но сдерживаемая пока ярость неплохо тонизировала. — Да, я проживаю вместе с тремя женщинами, матерями моих детей, и что в этом плохого?
Бедный Пуго даже отшатнулся.
— Что? — растерянно выдавил он. — А вас разве не смущает аморальный характер данных отношений?
— Нисколько, — хладнокровно отрезал я. — На данном судилище присутствует, как минимум, четверо, имеющих любовниц, и характер подобных отношений почему-то никого не смущает,
— Мы должны быть уверены в своих товарищах по партии, — послышался голос из толпы, — уверены в том, что он не предаст идеалы революции…
— Какие пышные слова! — зло усмехнулся я. — Мною сделано для этой страны больше, чем всеми вами, вместе взятыми. И кровь довелось проливать, что зафиксировано… «формализовано», как у вас здесь выражаются, в моих орденских книжках!
— Никакими прошлыми заслугами, — председатель КПК вяло шлепнул ладонью по столу, — вам не прикрыть нынешнего разврата! Коммунисту, занимающему ответственные посты, негоже иметь трех жен!
Я смолчал, понимая, что Пуго всего лишь исполняет чей-то заказ. Все это судилище затеяно лишь для того, чтобы посадить на мое место в ЦК своего человечка.
Наверное, прими я безропотно решение КПК, уже подготовленное заранее, то и все дальнейшие события текли бы иначе. Однако мне в тот момент до зуда, до щекотки хотелось уйти, громко хлопнув дверью, да послать «ответственных товарищей» по всем адресам, известным любому русскому человеку.
А тут еще Янаев оживился. Подняв руку, будто школьник, он заговорил со мною чуть ли не по-дружески:
— Михаил Петрович, а почему бы вам тогда не развестись со своей законной супругой? И встречались бы дальше с тремя любовницами, как многие делают, не будем их имен называть!
Как мне тогда удалось сдержаться, и не съездить этому идиоту по морде — отдельная история. Я встал, и аккуратно приставил свой стул на место. Нацепив любезную улыбку, сказал, ясно и четко:
— А не пойти ли вам всем в задницу?
— К-куда? — опешил Борис Карлович.
— В жопу! — рявкнул я.
Вышел — и с наслаждением грохнул дверью! Весь секретариат вздрогнул…
Тот же день, позже
Щелково-40, улица Колмогорова
Пока доехал до дому, успокоился. Хотя и понимал прекрасно, что меня ждет. Звонок из того самого вздрогнувшего секретариата подтвердил самые худшие опасения. Боязливый голос «сочувствующего»
Разумеется, и служебного жилья в форме коттеджа меня тоже лишили, а институтская «Волга» отныне будет катать «ВРИО директора НИИВ А. И. Панкова».
Впрочем, я больше переживал за своих «жен» — как бы и им не прилетело за мой недостойный «облико морале».
А природа-то, а природа… Небо распахнулось — яснее ясного, не жалея лазури, словно в утешенье. И сосны вдоль улицы выстроились разукрашенные, нарядившись в пышные снежные платья. Даже расставаться с ними жалко, с такими знакомыми, с такими привычными, почти родными… А надо.
Подъехав к дому, я не стал дожидаться бдительного завхоза со злорадными тетками из месткома, а вызвонил «Доставку на дом». Тамошние грузчики — ребята хваткие… Перевезу мебель на дачу — Игорь Максимович, в свое время, выстроил за домом огромный сарай, добротный, как изба. Нашим гарнитурам там будет хорошо…
Дорожка к дому серела, очищенная от снега, но я все равно вытер ноги о коврик на крыльце и вошел в прохладный холл. Рубить дрова и затапливать камин — моя обязанность, возведенная в степень ритуала. Как прихожу с работы, так и развожу огонь.
А нынче я безработный… И как бы бездомный. И с какой радости мне дрова переводить? Чтобы обогреть казенную жилплощадь?
Я сжал зубы. Бодрись, не бодрись, а с этим доминой многое связано, и он еще не раз вспомнится в ностальгических виденьях.
«Переживем!» — помрачнел я, и вслушался.
Все мои «грации» осваивали матчасть в Звездном городке, зато со второго этажа неслись милые голоса дочерей. Удивительно, но Юля с Леей не ругались и даже не спорили — разговор тек спокойно, даже дружелюбно:
— Юль, а ты точно его любишь? — спрашивала младшенькая с замиранием.
— Кого? — буркнула старшенькая, как будто не понимая, о чем речь.
— Да есть тут одна… половозрелая особь. Всё крутилась вокруг тебя… Антоном называется.
Юлиус словно и не заметила ехидной составляющей.
— Не знаю… — вздохнула она.
— Что значит — не знаю?
— А то и значит… Как понять, что ты любишь, если никогда этого не чувствовала?
— Но ты же любишь папу!
— Это другое…
Неторопливо поднимаясь по лестнице, я крикнул:
— Девчонки! Собирайтесь, мы уезжаем.
— Куда? — крикнула Лея. Спрыгнув с кровати, она выбежала на галерею. — Куда, папочка?
Следом вышла Юля. Я обнял обеих, и серьезно сказал:
— Пока переедем на дачу в Малаховке, поживем там. А сюда… Думаю, что сюда мы уже не вернемся. Ваш папа больше не директор!
— Папусечка! — охнула Юля, и негодующе сощурила глаза: — Придворные интриги?
— Типа того, — я неопределенно повертел кистью.