Пришельцы. Выпуск 2
Шрифт:
Он убрал руки от клавиш и посмотрел в окно. Взгляд скользил по каменной стене странного дома Александры Владимировны, по стеклянному скату теплицы, построенной ее таинственным мужем, по блеклому небу, где не было и намека на какое-нибудь даже самое маленькое облачко.
Кирилл вышел из флигеля и присел на пороге. Локти он поставил на колени, подбородком уткнулся в кулаки. Пожалел, что отдал пачку сигарет тому мужичку у магазина. Сейчас как раз и подымить бы в глубоком раздумье. Он протянул руку, сорвал травинку и принялся ее грызть. Вот так и проходит время бездарно! Раньше его всегда не хватало, а сейчас — сиди и пиши: никто не мешает. Хотя нет! Мешает! Жара эта проклятущая!.. И как люди в Африке живут?
Он выплюнул наполовину изжеванную травинку и вернулся во флигель.
Сквозь закрытые веки пробивался солнечный свет, рисуя перед глазами зеленовато-фиолетово-красные кляксы. Они вырастали из ничего, раскручивались, меняли очертания и размеры, исчезали и появлялись вновь. В мозгу всплывали, затем растворялись слова: крошка, кубик, кустарник, кусок, кисель, кисель, очень горячий кисель… Кирилл вдруг сообразил, что невольно прокручивает а голове слова на букву «ка», выискивая то самое, с которого начнется повесть. Он был в том полудремотном состоянии, когда родившаяся мысль начинает обретать зрительный образ. И сейчас в его воображении вспыхнули красным огнем буквы, сложившиеся в слово «Камикадзе». «Почему камикадзе?» — лениво подумал Кирилл. Слово исчезло, но появился текст. Точнее, он не появился визуально, не зазвучал в ушах — просто мысли облеклись в словесную форму.
«…Камикадзе забрался в кабину самолета и закрыл фонарь, отделяя себя от мира живых. У него теперь не было имени, не было прошлого и тем более — будущего. Есть только настоящее: эта тесная кабина с легким запахом авиационного бензина, это солнце, слепящее глаза, эти ровные ряды солдат великой империи, выстроившихся для прощания вдоль взлетной полосы. Лобовое стекло фонаря перечеркивала черная лопасть винта; когда камикадзе включил запуск двигателя, она тронулась с места и медленно пошла вправо. Рокот внутри кабины нарастал, корпус самолета пронзила мелкая вибрация, мелькающие лопасти винта слились в призрачный веер. Камикадзе чувствовал, как по телу разливается тепло от выпитого саке. Он инстинктивно прикоснулся к белой с красным кружком ленточке, повязанной вокруг головы, потом опустил руку, сдвинул ручку газа до упора, дождавшись, когда двигатель наберет нужные обороты, отпустил тормоза. Самолет понесся по грунтовой полосе, оставляя за собой желтоватый шлейф пыли. Камикадзе почувствовал, как шасси оторвались от земли, и слегка потянул ручку управления на себя…»
Кирилл открыл глаза, поднял руку, посмотрел на часы. Он продремал или проспал больше двух часов. От горячего воздуха гудела голова. Стоило больших усилий, чтобы сесть на кровати. Он сидел, уперев руки в одеяло, и все ниже и ниже опускал голову. В какой-то момент он качнулся вперед, потом резко вскинулся и открыл глаза. Лучше всего сходить на озеро, окунуться разочек-другой. Иначе можно проваляться до ужина. Кирилл, как в замедленном кино, натянул рубашку и джинсы, сунул босые ноги в кроссовки и шатаясь побрел к выходу. У рукомойника он задержался, чтобы бросить в лицо горсть воды. На улице было слегка посвежее, но все равно все млело от раскаленного воздуха. А что же творится тогда в городе? На ходу застегивая рубашку, Кирилл плелся по дорожке в сторону внутреннего дворика. Завернув за угол дома, он остановился, заправил рубашку в джинсы и огляделся. Гамак сиротливо висел на столбах, а на обеденном столе под навесом скучал самовар. Кирилл потер ладонью глаза и двинулся в сторону озера. Справа и слева тянулись кустарники живой изгороди, под ногами хорошо утоптанная тропинка прорезала зеленый травянистый ковер.
Царило полное безветрие. Поверхность озера была гладкой, как стекло, по которому, казалось, можно спокойно прогуляться. Усмехнувшись, Кирилл скинул кроссовки, одежду, вошел в прохладную воду и неспешно поплыл в сторону горизонта…
«Капитан оторвался от чтения и посмотрел поверх книги на вошедшего старпома.
— Сэр, — почтительно доложил тот. — Ветер опасно усилился, мачты могут не выдержать.
— Какой ход? — спросил капитан.
— Двадцать два узла, сэр!
Двадцать
У грот-мачты стояли матросы в штормовой одежде и зюйдвестках. Как только капитан вышел на палубу, все повернули к нему напряженные лица. Ветер гудел в такелаже. Сильный ветер, баллов на девять. Раздутые паруса заставили мачты неестественно изогнуться. Парусник шел с огромной скоростью, разрезая форштевнем волны. Малейшая ошибка, и можно положить судно на борт. Капитан знал, что стоит ему отдать приказ, и матросы немедленно полезут по вантам наверх, к небу. Но он также знал, что при всем их опыте кто-нибудь неизбежно сорвется при таком ветре. И матросы это знали. Два часа назад еще можно было относительно безопасно убрать паруса, упасть мог только малоопытный моряк. Но сейчас рисковал каждый. И за все отвечал капитан…»
Кирилл вынырнул на поверхность, вдохнул полной грудью и огляделся. Берег оказался достаточно далеко, пора было возвращаться. Перевернувшись на спину, Кирилл медленно поплыл назад. Потом он перевернулся: лучше все-таки видеть, куда плывешь. Вдалеке по берегу шел человек. Не надо было особенно напрягать зрение, чтобы узнать в нем Борис Борисыча. Странный он все-таки. В такую жару ходит в своем неизменном костюме. Да еще с удочками на плече. Нелепо как-то это выглядит.
«Короткими пальцами майор госбезопасности держал раскрытую книжицу паспорта и строго смотрел на задержанного.
— А это у вас что такое, гражданин Борисов? — жестко спросил он, указывая на две бамбуковые плети.
— Удочки, — буркнул задержанный Борисов.
— Да нет, это не удочки, — майор прищурил левый глаз. — Это разборная антенна. А вот и передатчик.
При этих словах он указал на небольшой черный футляр, который был изъят у подозреваемого и сейчас находился в руках лейтенанта.
— А футлярчик-то с секретом, — сказал лейтенант. — Как он открывается?
И оба офицера выжидательно посмотрели на гражданина Борисова…»
Кирилл выбрался на берег, лег животом на горячие камни. Дотянулся до своей одежды, решив прикрыть голову от солнца хотя бы рубашкой. Тем более, что опыт такой уже имелся. «А ведь я начал придумывать какие-то истории, — подумал он. — За какой-то час — три сюжета. Вот только это все мои фантазии. Может, доведись настоящему летчику прочитать про моего камикадзе, или моряку — про капитана, поднимут автора на смех. А история про шпиона так вообще, как с киноэкрана списана. Но, с другой стороны, — почему бы и нет? Это же только зарисовки, черновики, так сказать. Главное — зафиксировать. Потом нужно будет все это переработать, литературу почитать соответствующую, ни в коем случае не художественную, лучше историческую, мемуарную, научную…» Еще Кирилл отметил, что все эти истории начинаются на ту самую букву «ка», которая уже столько времени терзает разум. Но ни одна из сюжетных завязок не подходит под задуманное название. Конечно, при большом желании можно из любой завязки как-то вырулить на Повелительницу дождя, но все это будет не то, получится нечто искусственное, а значит, не живое. Такого сейчас в книгах, к сожалению, навалом…
Кирилл и не заметил, как задремал. Проснулся он ближе к вечеру. Хорошо, что во время сна перевернулся на спину: хоть не обгорел на солнце. Прежде чем возвращаться домой, решил еще разок окунуться. Вода у берега была теплая, но все равно остужала разгоряченное тело.
К семи вечера все собрались во дворе за столом. Если бы этот ужин происходил в какой-нибудь пьесе, обязательно стояла бы авторская ремарка: «Те же и Шарик». Отлежавшись в конуре, Шарик неспешной походкой пересек двор и уселся невдалеке на траве. Он помаргивал осоловелыми глазами, шумно дышал, свесив из пасти розовый язык, и время от времени пытался куснуть себя за спину.