Присяга леди Аделаиды

Вуд Генри

— Это какой-то американец, — сказал лорд Дэн, который шел из гостиницы после своего свидания с мистрисс Рэвенсберд. — Пожилой, высокий человек, которого привезли вчера в спасательной лодке, также был пассажиром и американцем.

— Они родственники?

— О нет, только товарищи-пассажиры. Вероятно, почти все на пароходе были янки, — продолжал лорд Дэн. — Но я рад, что ему случилось стоять возле вас, мисс Лестер.

— Она не стояла бы теперь здесь, если бы не он, — горячо заметила Маргарет Бордильон.

— Как его зовут? — спросил Лестер.

— Линдон или что-то в этом роде, — сказал лорд Дэн.

— Лидни, —

поправила мисс Бордильон.

— Ах, да, Лидни. Я заметил, что это было странное имя, когда жена Рэвенсберда упоминала мне его теперь.

— Некоторые из этих американских имен очень странны, — заметил Лестер, когда разговаривавшие разошлись.

Время проходило. Ветер стих, и в Дэншельде опять водворилась его обычная тишина.

Назначенные водолазы вытаскивали вещи с разбитого парохода. Береговые стражи караулили день и ночь все, что могло быть выброшено на берег, так что никакого воровства быть не могло; но усилия водолазов были почти тщетными.

Один посетитель постоянно бывал на берегу — молодой незнакомец Лидни. Можно было сказать, что он проводит там три четверти дня, все поджидая, не найдется ли пропавшая шкатулка, о которой уже было упомянуто. В один из дней, когда Уильфред Лестер пришел на берег, он стал подшучивать над беспокойством Лидни.

— Можно подумать, что все ваше богатство заключалось в этой шкатулке, Лидни? Что в ней лежит? Золото?

— Ни золото, ни банковские билеты, — отвечал Лидни. — Но в ней лежат очень важные акты и документы, которые владелец ничем не может заменить.

— Владелец! Разве эта шкатулка не ваша?

— Нет, она только мне поручена. Это обстоятельство вдвойне тревожит меня.

— А если она не найдется, потеря будет невозместима?

— Честное слово, не могу сказать. Некоторые бумаги можно будет заменить, а другие… лучше не стану думать об этой возможности, — вдруг прибавил он.

— Право, я не знаю, но мне кажется, что возможность найти ее очень невероятна, — заметил Уильфред.

— Это правда, но у меня в характере нет склонности к отчаянию, и что-то мне шепчет, что шкатулка еще найдется. Несколько шкатулок вытащено больше этой.

— Как она велика?

— Она не очень велика, около двух квадратных футов, но она тяжела от того, что в ней лежит.

— Непромокаема, я полагаю?

— Совершенно.

Молодые люди дошли до того места, где работали водолазы, и посмотрели на то, что было вытащено из моря. Это были вещи самые разнообразные. Часть деревянного бревна, золотая цепочка, небольшой бочонок с солониной и несколько шкатулок. Раз водолазам показалось, что они вытащили бедного крошечного ребенка, но это была большая восковая кукла, вся в кружевах и атласе, а ее молодая госпожа была теперь холоднее и безжизненнее этой куклы.

Торопливыми шагами Уильям Лидни, увидя новые вытащенные вещи, поспешил осмотреть их. Хозяин этих и тех вещей, которые уже лежали на берегу, не находился. Хозяева были там, где была владелица восковой куклы, и уже не проснутся более на этом свете.

— Не между ли этими вещами, сэр? — сказал береговой страж, подходя к Лидни, наклонившемуся над шкатулками, потому что его тревожное желание отыскать шкатулку не было тайною ни для кого. — Есть одна лакированная шкатулка, как вы видите, сэр, но она кажется больше той, которую вы описывали, сэр.

Уильям Лидни поднял голову, и на лице его изобразилось печальное разочарование.

— Ее нет здесь, — вот все, что он сказал.

Он ушел вместе с Уильфредом

Лестером. Они очень подружились и их можно было видеть иногда рука об руку, как теперь. Но Уильфред никогда не приглашал Лидни к себе в дом; нездоровье жены было предлогом, но на самом деле оттого, чтобы их нужда не обнаружилась для посторонних. Единственный дом, в котором Лидни был дорогим гостем, был Клифский коттедж. Он поспешил явиться на приглашение мисс Бордильон и скоро стал беспрестанно там бывать. Таким образом он часто видал Марию Лестер, не раз провожал ее домой по вечерам, когда некому другому было проводить ее. Настало время, когда мисс Бордильон страшно упрекала себя за это неблагоразумное допущение общения с посторонним, о котором она не знала положительно ничего. Неблагоразумие это не поражало ее теперь; должно быть, глаза ее были отведены, повторяла она потом, когда Дэншельд упрекал ее и чуть не свел с ума — ее, до крайности разборчивую Маргарет Бордильон. Что мистер Лидни был человек начитанный, основательно образованный и джентльмен, это неоспоримо; что в нем самом и в его обращении была какая-то особенная привлекательность, это было также справедливо. Мисс Бордильон необдуманно признала это за неоспоримое доказательство его достоинств, его правдивости, его чести — и это самое лучшее, что можно было сказать об этом. К несчастью, еще другая особа принимала это таким же образом и бессознательно очаровывалась — та, для которой это было опаснее, чем для мисс Бордильон. Это, однако, значит забегать вперед.

— Как долго останетесь вы в Дэншельде? — спросил Уильфред Лестер, когда они сошли с берега и стали подходить к гостинице.

— Пока не отыщется шкатулка, — отвечал Лидни, — я не могу уехать без нее.

Уильфред пожал плечами. Он думал, что в таком случае его новый знакомый останется здесь целый век.

— Лучше ли этому старому американцу? — вдруг спросил он, когда они остановились у дверей гостиницы.

— Мистеру Гому? Ему лучше, но он еще не совсем здоров. Мне кажется, что он слишком волнуется. Я полагаю, что он страдает какой-то хронической болезнью. Он не выходит из своей комнаты.

— Прощайте, — сказал Уильфред. — Желаю вам больше удачи.

Он ушел, а Софи, в своей наклонности к болтовне, подошла к двери. Она еще не нашла недостатков в мистере Лидни, а потому ее обращение с ним было еще почтительнее прежнего.

— Ничего нет нового, сэр? — спросила она по-французски.

— Нет, — отвечал молодой человек, зная, что она говорит о шкатулке. — Однако я не теряю надежды.

— Мистер Гом два раза спрашивал, сэр, воротились ли вы и нет ли чего нового. Минн приходил снимать мерку.

Лидни прямо прошел в комнату больного, к которому он был чрезвычайно внимателен. Он все был нездоров и беспокоился за шкатулку молодого человека, точно она принадлежала ему; это волновало его, что не годилось для той болезни, какою он страдал.

Надежда не обманула Уильяма Лидни. На следующий день, когда он пошел, по обыкновению, на берег, он нашел водолазов, вытаскивающих еще вещь. Мичель, береговой страж, был дежурным и смотрел.

— Это, сэр?

Эти слова были скорее восклицанием, чем вопросом потому что Мичелю, когда он взглянул на Лидни, не нужно было спрашивать об этом. Радость освещала его лицо и доказывала, что это действительно его шкатулка. В волнении этой минуты он один взял ее из рук тех, кто ее нес. Уильям Лидни был сильный мужчина, но в обычное время не мог бы ее поднять.