Присяга простору
Шрифт:
на мышеловку состраданья, где
предательски надел кусочек ласки.
Усталость видит счастье и в борще,
придя со сплава и с лесоповала...
А что такое счастье вообще?
Страдание, которое устало.
.1908
КОГДА
МУЖЧИНЕ СОРОК Л Е Т
Когда мужчине сорок лет,
ему пора д е р ж а т ь ответ:
душа не одряхлела? —
перед своими сорока,
и каждой
и каждой крошкой хлеба.
Когда мужчине сорок лет,
то снисхожденья ему нет
перед собой и богом.
Все слезы те, что причинил,
все сопли лживые чернил
ему выходят боком.
Когда мужчине сорок лет,
то наложить пора запрет
на ж а ж д у удовольствий:
ведь если плоть не побороть,
урчит, облизываясь, плоть —
съесть душу удалось ей.
И плоти, в общем-то, кранты,
когда вконец замуслен ты,
как лже-Христос, губами.
Один роман, другой роман,
а в результате лишь туман
и голых баб, как в бане.
До сорока яснее цель.
До сорока вся жизнь — как хмель,
а в сорок лет — похмелье.
Отяжелела голова.
Не сочетаются слова.
Как в яме, новоселье.
До сорока, до сорока
схватить удачу за рога
на ярмарку мы скачем,
а в сорок с ярмарки пешком
с пустым мешком бредем тишком.
Обворовали — плачем..
132
Когда мужчине сорок лет,
он должен д а т ь себе совет:
от ярмарок подальше.
Там не о б м а н е ш ь — н е продашь.
Обманешь — сам у ж е торгаш.
Таков закон продажи.
Еще противней р ж а т ь, д р о ж а,
конем в руках у торгаша,
сквалыги, живоглота.
Д в а равнозначные стыда —
когда торгуешь и когда
тобой торгует кто-то.
Когда мужчине сорок лет,
жизнь его красит в серый цвет,
но если не каурым —
будь серым в яблоках конем
и не продай базарным днем
ни яблока со шкуры.
Когда мужчине сорок л е т , '
то не сошелся клином свет ·
па ярмарочном гаме.
Нее впереди — ты погоди.
Ты лишь в комедь не угоди,
но не теряйся в драме!
Когда мужчине сорок лет,
и д я распад, или расцвет —
мужчина сам решает.
Себя от смерти не спасти,
но, кроме смерти, расцвести
ничто не помешает.
1972
ОЛЕНИНЫ
НОГИ
Бабушка Олена,
слышишь, как повсюду
бьет весна-гулена
в черепки посуду,
133
как
с березового сока
и над избой твоей
поет,что соловей?
Ты на лес, на реченьку
посмотреть сходи...
Что глядишь невесело
на ноги свои?
И ночами белыми
голосом-ручьем
с ними, ослабелыми,
говоришь о чем?
«Ноженьки мои, ноженьки,
что же вы так болите?
Что же вы в белые ноченьки
снова бежать не велите?
«Лодочки» в пляске навастривая,
вы каблуки сбивали,
и сапоги наваксенные
за вами не успевали.
Вы торопились босыми
в лес по заросшей тропочке,
посеребренные росами,
вздрагивая по дролечке.
И под рассохлой лодкою,
где муравьи да кузнечики,
гладил он вас, мои легкие,
ровные, словно свечечки.
Ноженьки мои, ноженьки,
кроме гулянок с гармошкой,
знали вы тяжкие ношеньки —
ведра, мешки с картошкой.
Все я на вас — то с тряпкою,
то с чугунком, то с вилами,
134
то с топором, то с тяпкою,—
вот вы и стали остылыми.
На вас я полола-выкашивала,
мыкалась в снег и в дождик;
на вас я в себе вынашивала
осьмнадцать сынов и дочек.
Ни одного не выскоблила —
мы ведь не городские.
Всех я их к сроку вызволила,
всех отдала России.
Всех я учиться заставила.
«Вникайте!» — им повторяла.
На ноги их поставила,
ну, а свои потеряла.
Вот и не вижу солнышка...
Если б вы, ноженьки, ожили!
Куда же ушла ваша силушка,
ноженьки мои, ноженьки?!»
Бабушка Олена,
я плачу — не смотри.
Но слышишь — исступленно
токуют глухари.
И над рекою Вологдой
бежит, бежит под ток
над льдами и над волнами
девчонка с ноготок.
Бежит, как зачумленная,
к незнаемой любви...
У нее,
Олена,
ноги твои1
От восторга рушатся
ложи и галерки.
Балерина русская
·135
танцует в Нью-Йорке.
Сколько в ней полета,
буйства в крови!..
У нее,Оле на,
ноги твои! г
Не привык л горбиться —
гордость уберег.
И меня горести
не собьют с ног.
Сдюжу несклоиенно
в любые бои...
У меня, Олена,
ноги твои!
1963
СТРЕЛА
На свои родимый русский берег
под сень серебряных берез