Присяга простору
Шрифт:
Все надо опять выбивать
и стучать кулаками.
У стольких еще не мозги —
а лежачие камни.
Но крепче камней лежачих
рабочая крупная кость,
Сильнее болот стоячих
веселая русская злость.
Пусть в грохоте, скрежете, дыме
рабочие все повторят
свое могучее имя —
слово «Пролетариат».
И эхом этого слова
все камни лежачие враз
из нашего шара земного
ты вырвешь, рабочий класс.
...Кондрашин
ливень с ладони пьет,
неостановим, как Россия,
как прадед — великий Петр.
350
'
II трос трещит от движения,
Россию таща напролом,
как будто бы жила двужильная,
одолженная Петром.
Бульдозер хрипит, ободранный,
проходит за яром яр,
в кустарник врубаясь, как в бороды
'I еж а чих камней — бояр,
удавкой валун корявый
выдергивая из мхов,
как гатчинского капрала,
забравшегося в альков.
Кондрашин помнит кишками,
как Разин, зубами скрипя,
швырнул нарумяненный камень
со струга, с друзей и себя.
И помнит, как делался прежде,
ладонью з а ж а т в тиски,
оружием Красной Пресни
лежачий булыжник Москвы.
И помнит он позвонками тот день, когда наконец,
как будто лежачий камень,
затрясся Зимний дворец.
Коидрашинский трос напрягся,
но в нем в одно сплетены
кудели крестьянской пряжи
с прядями седины.
В нем пушкинских терниев лавры
и р ж а в ь декабристских оков,,
матросские ленточки славы —
с лямками бурлаков.
Как вы его ни тяните,
не разрывается трос.
В нем красного знамени нити
и нити крови и слез.
Крепок наш трос неказистый.
Внутри его навсегда
сжаты зубами связистов
наших фронтов провода.
Парень смоленский курносый,
забыв невеликий свой рост,
по этому самому тросу
впервые взобрался до звезд.
. 351
«Авророй» и Маяковским
на целый мир забасив,
мы тянем планету сквозь косность
на тросе без запасных.
И под любой перегрузкой
выстоит в грозы, в мороз
истории нашей русской
неразрываемый трос.
Камень лежачий сдается,
когда не сдаешься ты сам.
Я а к будущее создается.
Так строят сегодня БАМ,
9
Шпала — это только* шпала,
не растет на ней трава,
но когда слеза упала
на нее — она жива.
Рельса ·— это только рельса,
но когда, «тук-тук» ловя,
ты об рельсу ухом грелся,
то она
10
Г р а ж д а н е будущие пассажиры,
запивая портвейном таежный пейзаж,
вы вспомните нас, которые проложили
путь прогрохатывающий ваш?
Поймете, как мерзлую землю долбали мы
когда на камнях мы строили БАМ,
не слушая песенное «бам-бам-баманье»,
честно сказать, противное нам.
А когда нам крутили
«Королеву экрана»
из какой-то придуманной
пляжной страны,
на нас не действовала эта к р а л я;
комары нам прокусывали штаны.
В жизни все было грубее, корявее.
352
К нашим потомкам по нашим путям
мы выйдем, проламывая фотографии,
ретушь газетную смазав к чертям.
Порой мы падали, полумертвые,
д а ж е забыв стянуть сапоги,
но лентой чапаевской пулеметного
дорога ложилась на грудь тайги.
Есть лжедороги, есть лжепророки.
Кто лжедорогой идет — пропадет.
Смысл дороги не просто в дороге,
а в том, куда она приведет.
Потомки, запомнить бы вам не мешало:
должны вы довывернуть из земли
лежачие камни земного шара,
которые вывернуть мы не смогли.
Вы не узнаете трудностей наших,
и слава богу.
Вам из болот руками
не выволакивать «МАЗ».
Но не забудьте, потомки, что, строя дорогу,
мы сами стали дорогой для вас.
С нас многое спросится
эпохой и вечностью.
Мы — первая просека
всего человечества.
1975
.
353
Евгений Евтушенко
Северная надбавка
ПОЭМА
1976–1977.
Журнал «Юность» № 6 1977 г.
За что эта северная надбавка!
За —
вдавливаемые
вьюгой
внутрь
глаза,
за —
мороза такие,
что кожа на лицах,
как будто кирза,
за —
ломающиеся,
залубеневшие торбаза,
за —
проваливающиеся
в лед
полоза,
за —
пустой рюкзак,
где лишь смерзшаяся сабза,
за —
сбрасываемые с вертолета груза,
где книг никаких,
за исключением двухсот пятидесяти экземпляров
научной брошюры