Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Дело уже у меня. Все тот же бред: разложение, укусы, язык. Что-то невероятное.
— Жертва — женщина?
— Нет, мужчина. Лет тридцати. Но почерк, несомненно, тот же.
Значит, серийный убийца совершает очень похожие преступления и в других странах Европы. Убийца, который вообразил себя самим Сатаной…
— А рядом с телом были какие-то религиозные символы? Над ним надругались?
— Можно сказать, что да. У него во рту торчало распятие. Как будто… Ну, в общем, ты понимаешь.
— Дело было на Сицилии?
— Да, в Катании.
— А когда?
— В апреле двухтысячного года.
Я прикинул: география убийств,
— Прислать тебе досье? Мы…
— Нет. Я сам приеду.
— В Милан?
— Я сейчас в Безансоне, в нескольких часах пути.
— Точно приедешь?
— Точно. Не могу рассказать по телефону, но дело принимает четкие очертания. Серийный убийца, который считает себя дьяволом. Он совершил убийство здесь, в Безансоне, в июне этого года. И наверняка еще где-то в Европе. Я немедленно свяжусь с Интерполом. После Италии и Франции он…
18
Образ действий (лат.).
— Подожди, Матье. Убийство в Катании совершил не твой псих.
Связь снова пропала, и мне пришлось опять искать угол, чтобы поймать сигнал.
— Что?
— Я сказал: убийство в Катании совершил не твой псих.
— Почему?
— Потому что убийца задержан!
— ЧТО?!
— Это женщина. Жена жертвы. Агостина Джедда. Она созналась и все подробно рассказала: о примененных препаратах, насекомых, инструментах. Она медсестра.
— Когда ее арестовали?
— Вскоре после убийства. Она не оказала сопротивления.
В очередной раз моя версия разлеталась вдребезги.
Не могла эта итальянка убить Сильви Симонис, потому что сама уже была под стражей. Но в то же время было совершенно невероятно, чтобы двое разных убийц применяли одинаковые специфические методы.
Я ощупал надпись на коре: Я ЗАЩИЩАЮ ЛИШЕННЫХ СВЕТА. Что бы это значило?
Я прокричал в трубку:
— В «Нью-Бостоне». Завтра утром в одиннадцать!
III
Агостина
52
С дороги я позвонил Сарразену и сообщил о своих открытиях: о надписи на коре и об убийстве Сальваторе Джедды. Отныне мы вели расследование вместе, обмениваясь информацией. Жандарм не возражал. Итальянский след для него обрывался. Ему удалось собрать лишь кое-какие сведения об Агостине Джедде через знакомого в Интерполе, но он так и не смог продолжить расследование по ту сторону Альп.
В 23 часа я пересек швейцарскую границу, а ближе к полуночи миновал Лозанну. Автобан Е62 шел по берегу озера Леман. Несмотря на напряжение и усталость, я невольно любовался красотой ночного пейзажа. Города Веве, Монтре, Лозанна походили на Млечный Путь, опустившийся на холмы.
Я несколько раз звонил Фуко, но работал только автоответчик. Я представил себе, как уютно они с женой и сыном воскресным вечером устроились перед телевизором, и холод и враждебность окружавшей меня ночи поразили меня еще сильней. В который раз я подумал о своих трех обетах: послушания, бедности и целомудрия. Я сам этого захотел, не говоря уже о дополнительном обете, который сопровождал меня неотступно: одиночестве.
Половина первого. Фуко наконец перезвонил. Я велел ему завтра же с самого утра расширить поиски убийств с применением насекомых. Прочесать всю Европу, связаться с Интерполом и полицией других европейских столиц. Фуко пообещал сделать все возможное, но наше расследование оставалось неофициальным, и Дюмайе потребует от него отчетов по текущим делам уголовки.
Я пообещал ему позвонить дивизионному комиссару (хотя мне полагалось через несколько часов самому появиться в Конторе) и отсоединился. За городом Эгль исчезли даже редкие огни. Лишь на горизонте можно было различить темные Альпы. Окутанная мраком дорога была совершенно безлюдной. Не считая двух ярких фар, которые вот уже некоторое время отражались в моем зеркале заднего вида.
Час ночи. Я миновал Мартиньи, Сион. Надвигалась крепостная стена гор. Въехав в туннель Сьерр на скорости, превышавшей сто пятьдесят километров в час, я обогнал несколько машин. Их фары удалялись, дрожа в моем зеркале заднего вида, сливаясь с оставшимися позади огнями. Но две ослепительно-белые фары не отставали. Сто шестьдесят, сто семьдесят километров в час… Они неотступно следовали за мной, эти ксеноновые фары, словно иглы, пронизывающие ткань ночи.
Один за другим сменялись туннели. Наконец фары исчезли. Я облегченно вздохнул. Может, у меня начиналась паранойя, но надпись в исповедальне не выходила из головы: «Я ждал тебя». И та, другая, вырезанная на коре: «Я защищаю лишенных света». Так что мысль о том, что опасный маньяк преследует меня по пятам, не так уж нелепа.
Я несся вперед по национальной двухрядной дороге. Минуя города, я старался ехать медленнее. Висп, Бриг — самое сердце кантона Вале. Пейзаж опять изменился. Дорога сузилась, темнота сгустилась. Ни одного фонаря, ни одного указателя. Я сбросил скорость и въехал на Симплонский перевал.
Дорога резко пошла вверх. Падал снег. Скалы по обе стороны шоссе сверкали белизной, будто их обрызгали светящейся краской. Из-под колес у меня вылетали тучи сухих иголок, ели попадались все реже. Вокруг ни души. Ветер не отпускал мою «ауди», в салон проникал холод, так что мне не терпелось оказаться на другой стороне перевала и начать спуск.
Кажется, у меня начались видения: хлопья снега превращались в птиц, в завитушки, китайские иероглифы рассыпались перед лобовым стеклом. Я не стал включать фары на полную мощность: свет отражался от сплошной снежной завесы.
Усталость разливалась по всему телу, ослабляя рефлексы, веки налились свинцом. Сколько времени мне не удавалось выспаться? От перепада высоты заложило уши, и я окончательно впал в оцепенение…
Я решил остановиться по другую сторону перевала, на итальянской границе, чтобы поспать хоть несколько часов. В конце концов, я и так опережал свой график и спокойно мог выехать около семи, чтобы к десяти оказаться в Милане.
Вдруг яркий свет залил заднее стекло моей машины. Снова ксеноновые фары. Я нажал на газ и взглянул в зеркало заднего вида, но не различил ничего, кроме белого светящегося пятна. Мой преследователь включил фары на полную мощность. Я посмотрел на дорогу — там тоже за снежной завесой ничего не было видно. Снег повалил вдвое гуще. Фары, отражаясь в зеркале заднего вида, ослепляли меня. Я опустил зеркало и сосредоточился на сугробах у обочины — единственных оставшихся ориентирах, помогавших не сбиться с пути…