Притворная дама его величества
Шрифт:
— Пошла! Там Пьер стоит, пусть тоже ищет врача. Иначе все расскажу герцогине!
Не дожидаясь, пока служанка выйдет, я повернулась к Жозефине и… мне нужна вода. Чистая, теплая. Мне нужны чистые ткани. На Руси рожали в бане, но то Русь, а тут что проходная комната, что общественный туалет.
— Почему ты здесь? Не бойся, скажи мне. Я никому тебя не выдам и здесь кроме нас никого нет.
— Больно, — вместо ответа простонала Жозефина. — Никогда так больно не было.
— Большой у тебя срок? — На мое счастье, она уже дважды стала матерью и должна была понимать, о чем я ее спрашиваю.
— Месяцев семь, — Жозефина прикрыла глаза. — Очень больно.
— Знаю, знаю, — покивала я, всматриваясь в слишком, на мой взгляд, худенькую для такого срока фигурку. Корсет! Черт, она затянута в корсет! Значит, она все же рожает, это не внематочная беременность и не выкидыш! — Так, постой, я сейчас постараюсь тебя выпутать из этого дерьма…
Жозефина не сразу поняла, что я от нее хочу: повернуться хотя бы на бок, чтобы я могла расшнуровать корсет. Когда я уже начала распутывать шнуры, кто-то вошел, и я гаркнула:
— Иди сюда ко мне! Быстро!
Я даже не посмотрела, на кого я так рявкнула. Оказалось, весьма солидная дама, ну ничего, переживет.
— Так, помогай мне расшнуровать это все. Давай, что стоишь?
— Да ты знаешь, кто я?
Ой, подумала я, и если бы руки не были заняты, хлопнула бы себя с размаху по лбу. Она считает, что я эту фразу ни разу в жизни не слышала?
— Да мне плевать, — поведала я. — Помоги мне, или я макну тебя расфуфыренной башкой прямо в лунку.
Что будет, когда я выйду за пределы сортира, я в этот момент старалась не думать. Может, это сама королева, а я пригрозила ей вывалять причесон в дерьме. Но я испугалась — это действительно страшно, когда перед тобой лежит человек, женщина, и ей очень плохо, и что самое ужасное — это «плохо» может оказаться фатальным даже в лучшей клинике современного мира… То, чего я боялась, а эта дурочка, видимо, нет. Куда ей, впрочем, было деваться?
Кое-как мы вместе с остолбеневшей от моей наглости дамой сняли с Жозефины корсет. Боже мой! Да, живот у нее и в самом деле был немаленький. Какого черта она скрывала беременность? Зачем прячется в туалете?
— У тебя воды давно отошли? — задала я глупый вопрос. Платье казалось сухим.
Жозефина кивнула.
— Я… давно… давно должна была… помоги, пожалуйста. Больно. Мне очень больно.
Ей было уже все безразлично. А я вспоминала все, чему меня научили три медицинских процедурала. Раскрытие на сколько-то там пальцев. Слабая родовая деятельность или ее отсутствие. Отслоение плаценты, предлежание, гипоксия… Столько умных слов, что мне со всем этим делать, но мне-то ладно, знает ли врач, что это такое?
Если никто не придет, все будет плохо. Очень и очень плохо. Но то, что она уже рожала, упрощает задачу.
— Так… скажи мне, все идет так как раньше? Схватки, потуги?
А врача, когда он явится, я после того, как он все сделает, тоже куда-нибудь макну головой.
— Нет… нет. Очень больно.
Да, с ней каши не сваришь, разочарованно подумала я. Потом посмотрела на расфуфыренную даму.
— Вы что-нибудь понимаете? — спросила я, имея в виду процесс. — Что с ней может быть не так?
— Да что с ней может быть не так? — удивилась дама. — Понятно же, раз тут рожает, да еще в корсет затянута, то нагуляла.
И она, повернувшись, видимо, даже забыв, зачем приходила, направилась к выходу.
— Куда!.. — заорала я, но не тащить же мне ее было обратно, тем более что Жозефина опять застонала, уже в голос. Что делать? Что мне делать?
— Кто это был? — слабо выдохнула она. — Боже, она же расскажет…
— Да и плевать, — отрезала я. — Ты что, замужем?
Жозефина кивнула.
— А вот это все зачем? — пожала я плечами. — Знаешь что… — А что? Попросить ее сесть? Где-то я читала… или смотрела, ах да, «Кости». Кости-Темперанс Бреннан рожала на корточках, но как бы не вышло хуже, у нас не кино.
— Мой муж ничего не знает, — всхлипнула Жозефина. — Он не должен ничего узнать.
У меня моментально вышибло из легких весь воздух. Вот почему туалет, вот почему корсет. То, что младенцев, причем далеко не всегда живых, где только ни находили в эти дикие времена, я читала.
— Тоже удумала, — ужаснулась я, когда снова смогла дышать. — Ты что, спятила? Ты хоть раз с мужем своим спала за эти… ну, шесть-девять месяцев?
Жозефина кивнула.
— Я умираю…
— Да погоди, может, и нет. — Должна же я была хоть как-то ее утешить. — Давай мы с тобой нормально родим, а потом обрадуешь своего рогоносца.
— Бастардом? — Да у нее даже силы на гнев появились!
Всю жизнь я работала на женщин, на их наряды и красоту, на их самомнение и вроде бы даже значимость. Всю жизнь я не понимала женской логики. Как могла ждущая ребенка женщина намереваться избавиться от него таким варварским способом лишь потому, что зачала его не от мужа? Как будто муж мог потребовать генетической экспертизы. Мне доводилось читать статистику, пусть статистикой ее можно было назвать с натяжкой: каждый четвертый мужчина воспитывает не своего ребенка, и что, от кого-то от этого убыло? С супругом она в нужное время позанималась чем надо, с другой стороны, ну все же тут в курсе. Заложат все равно.
До меня дошел окончательно весь смысл поговорки «век живи, век учись». Всю глубину человеческой глупости за мои пятьдесят прожитых лет было не познать, этого срока все-таки было мало.
— Да кто это знает-то, кроме тебя, дура? — крикнула я. Впрочем, рассуждать, что делать с младенцем, было пока преждевременно. — Все, закончили с предысторией.
Я умудрилась распутать завязки на своей юбке и швырнула ее на пол поверх брошенной туда же своей накидки, которая показалась мне слишком грязной для роженицы. Да, все же огромный плюс то, что тут туалет намного чище, чем нередко у нас.
— Давай сползай и ложись. Вот так. Осторожно. Да, и юбку сюда, ноги в стороны. — Дальше мне предстояло что-то там посмотреть, если бы я еще что-нибудь понимала…
Я смотрела с умным лицом туда, куда никогда не заглядывала ранее, с такого ракурса — определенно. И ничего не видела из того, что было бы надо. И руки у меня была грязные.
Когда я уже почти что признала, насколько все бесполезно, послышались шаги, и в туалет влетел расфуфыренный мужик, а с ним — несколько дам, и все окружили роженицу, а меня оттерли в сторону. Я сама отползла, как была, на коленях, и мне очень хотелось надеяться, что эти люди знают, что делать.