Притворная дама его величества
Шрифт:
Тело Маризы сделало книксен. Какой-то полупоклон. Так было принято, я не препятствовала. От меня не убудет соблюсти пару традиций.
— Ты устала, дитя мое, — продолжала дама, — тебе нужно переодеться с дороги.
Дитя больше всего хотело бы ванну. Но я только поморщилась — это роскошь, хотя как знать?
— Я хочу смыть с себя пыль и грязь, ваша милость, — чуть подумав, сказала я. Лица девушек вытянулись. — И помолиться.
Ответом мне было молчание.
— Чистота тела — чистота души, — выдумала я на ходу.
— Где накидка твоя? — строго спросила дама. Ах да, накидка. На ней, кажется, и унесли Жозефину.
— Там в туалете рожала дама, —
Про юбку я говорить не стала. Кто их знает — вдруг тут подобное оголение карается сожжением на костре.
— Да она же блаженная! — выдохнула какая-то девица. Я постаралась запомнить ее… невыполнимая задача, когда она переоденется, я не отличу ее от остальных.
Девицы были как близнецы. Те же прически, те же лица, те же манеры, почти те же платья. Ничего не меняется, сколько бы лет ни прошло, какой бы мир ни был, и бессмысленны стенания «раньше было лучше» — раньше было все точно так же. Передо мной был средневековый инстаграм, но заботило меня не это. Передо мной был типичный курятник — сесть повыше, клюнуть ближнего, нагадить на нижнего, и главной в этом курятнике была самка коршуна. Пока пасет и оберегает, но в любой момент может наброситься, и тогда конец.
— Ты всегда была такой, — покачала головой герцогиня. — Не от мира сего. А ну, оставьте нас.
Сколько тут потенциально тех, кто может мне навредить? Пять, семь, двенадцать… больше. Я сбилась со счета. Чем они могут мне навредить? Чем угодно. Здесь нет полиции и экспертизы, здесь верят на слово тому, кто говорит убедительнее. Как именно могут мне навредить? Первое, что пришло мне на ум, это обвинение в воровстве. Что было тем, кого обвиняли в воровстве? Кажется, монастырь, но с уверенностью я сказать не могла, знала только, что на Руси могли закопать по пояс в землю, где-то еще — отрубить руки. Сомнительные прогнозы и не менее сомнительные перспективы, расслабляться нельзя, пока у меня не появятся покровители. Появятся ли они у меня? Вряд ли. Это больше из области фильмов и книг, в реальности есть только выгода. Моя «крыша» относилась ко мне с уважением лишь потому, что я исправно платила и возвращала долги, потому, что я не переставала работать, потому, что моему слову можно было верить.
Герцогиня де Бри дождалась, пока девицы покинут комнату, и величаво указала мне на место подле себя. Я же покосилась на стол с едой — выглядит куда более аппетитно, чем то, что я ела раньше. Может быть, если мне повезет, перепадет что-то...
В покоях герцогини было светлее, чем во всех других помещениях, в которых я оказывалась до этого. Все, что не было местами общего пользования — обеденные залы кабаков — тонуло в тени, и я задумалась, в чем причина такого количества света здесь. Так подчеркивается богатство? Морщины герцогини? Она была не так и стара, кажется, ровесница меня прежней, и я затруднялась сказать, молодится ли она или нет по меркам этого мира. Я обратила внимание, что двигается герцогиня с трудом, возможно, артрит, что она щурится — близорукость? Куриная слепота, поэтому ей нужен свет? — но спину эта дама держала прямо. Корсет?
Добрые старые времена, где вранья не меньше, чем в отфотошопленном постере.
— Ты рада, дитя мое?
Я была бы рада значительно больше, если бы сесть смогла не на подушечку, как любимая киса, а на нормальный стул. К счастью, герцогиня не видела под моими пышными юбками,
— Нет, — честно ответила я. Посмотрим, что она скажет. — Я все еще хочу служить господу нашему и мечтаю стать матерью-настоятельницей.
— Полно, — махнула рукой герцогиня и схватила цепкими неприятными пальцами мой подбородок. Я вытерпела. Она рассматривала меня, словно шов на дамском костюме, прикидывая, продаст ли она товар за триста долларов, если купит сейчас за тридцать. — Миленькая. Личико простолюдное, но это и хорошо…
Я не знаю, что мелькнуло в моих глазах. Может, на секунду проглянула Мария Успенская, та, с которой никакой герцогине было не совладать. Герцогиня вздрогнула, выпустила меня, и мне показалось, что она вот-вот перекрестится — или что у них тут было принято.
Скверно. А ведь я этого до сих пор не знаю. Хороша монашка.
— С характером, — удивленно пробормотала герцогиня де Бри. — Может, и хорошо. Вся в мать.
Я скривила в ухмылке ту сторону лица, которая была не видна герцогине. Вряд ли графиня де Аллеран была с характером, хотя, с другой стороны, кто ее знает. Вроде бы ей по статусу полагается иметь стержень… но вот с умом она была несомненно. Закрывать глаза на похождения мужа, раз от него не уйдешь, и избавить родное дитя от присутствия в этом месте — для этого нужен мозг и... да, пожалуй, характер тоже. У меня едва не вырвался вздох облегчения: неважно, насколько настоящая Адриана была похожа на мать, мне репутация графини де Аллеран была на руку.
Но я молчала и слушала.
— Твоя семья бедна, дитя мое, — лицо герцогини выражало странную смесь сочувствия, брезгливости и задумчивости. — Твои платья больше подобает носить прислуге. Твои манеры… — и тут она выдала длинную фразу на незнакомом мне языке. Я могла ошибаться, но, кажется, именно этому языку тщетно пытались научить Маризу.
Герцогиня покачала головой.
Много-много лет, наверное, двадцать, не меньше, я изживала в себе ту мрачность, которая в любой стране мира выдает жителя бывшего СССР. Много лет я училась улыбке — дружелюбной и открытой. Не обязательно искренней — это условие было вторично. Много лет я училась общаться с людьми, не зажимаясь, не теряясь, веря в себя и завтрашний день, даже когда этот день грозил похоронить все, что я достигла до этого. Сейчас нелепая, натянутая, стыдливо-скованная улыбка пионерки перед завучем была именно тем, что нужно.
— У меня на тебя большие планы, дитя мое.
Почему этой женщине не осмеливались перечить? Эта мысль не давала покоя. Какая у нее была власть, какое влияние она могла оказать на почти нищего графа и его семью? Если бы не было такой вот Маризы, похожей на Адриану, семья де Аллеран принесла бы в жертву этой стервятнице родную дочь. И я не могла найти связь, не могла откопать причину, хотя она, несомненно, была.
— Его величество женился два года назад, — продолжала герцогиня, поедая меня подслеповатыми глазами. — Брак не консуммирован и консуммирован не будет еще года три, ее величеству всего пятнадцать, она неразумное дитя…
Я еле удержалась, чтобы не кивнуть. Было бы неуместно. Кивнуть я хотела собственным мыслям, а не тому, что вещала мне старая сводница. Консуммация, «довершение брака», и да, я читала об этом достаточно, чтобы знать — до консуммации брак по сути фиктивен, и если консуммации не случится, то признать его недействительным ничего не стоит. Если, конечно, в дело не вмешается политика… или чьи-нибудь интересы. Что, в общем-то, суть одно.
Герцогиня собирается кого-то из своих девиц отправить на место королевы?