Притворная дама его величества
Шрифт:
Кажется, та дрянь, что я пила, оказалась крепковата, печально подумала я. Святую Анну поминала при мне оригинальная Адриана. Интересно, что я еще увидела и услышала из того, что может быть мне полезным, и благополучно забыла об этом?
— Что ты сделала, дитя мое? — у герцогини был такой противный голос, что я сама бы выкинула ее за борт и нашла бы для кого угодно аргументы, почему ей там самое место. — Что это такое?
— Панталоны, — я присела в книксене. Скажи, хороши? И спина у меня не болела, что нельзя было сказать об остальных. Ноги гудели немного, это это мелочи. — Это… под юбку.
Мне приходилось объяснять людям многое. Многое по несколько раз. Больше, чем на пару раз, меня как правило не хватало.
Никогда, даже в бреду или пьяном угаре, мне не могло привидеться, что я буду объяснять людям, как и зачем носить трусы.
— Святая Анна, — осторожно начала я, — принесла мне во сне белую ткань и велела прикрыть наготу.
Что же это за Средство такое?..
Очень сложно было правильно подобрать слова.
— Прикрытая плоть — смиренная плоть.
Чушь, конечно, но может сработать. Герцогиня, да и все курочки тут, определенно позволяют себе наедине немало… лишнего. Еще лет за тридцать до дня моей нелепой гибели под лавиной на горном курорте подобные увлечения считались предметом изучения психиатрии.
— Хулу возводишь, — прищурилась герцогиня. Я отступать не собиралась. Сожгут на костре или нет?
— Я молилась о сохранении девства, — выдала я и продемонстрировала трусы ей поближе.
Да, это не пояс верности, но неплохое препятствие, если что. Сшила я их на совесть, руками не разодрать.
Девицы шептались, а на лице герцогини проступило наконец понимание. Я готова была вопить от восторга. Конечно, я не собиралась отдавать свои трусы, вот еще, но если им приспичило что-то шить, то пусть хотя бы займут руки с пользой, а не бессмысленными салфеточками.
Девицам тоже было интересно взглянуть на трусы, но я не давала их никому в руки. Прикидывала, сколько штук смогу сшить и сколько мне надо. Больше не меньше, в конце-то концов.
После шитья был обед. Опять пресное мясо, опять разбавленное вино, опять овощи, которые я никак не могла опознать. И хлеб, и как бы одуряюще он ни пах, я от него отказалась. Не то чтобы я была такой уж фанаткой идеального тела, но надо понимать, где нормальный вес, где здоровье.
Я старалась смотреть, кто что ест и кто смотрит в чужую тарелку. Девушки, конечно, не голодали, и не то чтобы я подозревала, что эффектно яды сыпали не только по указке режиссера, который полночи не спал, обдумывая кульминационную сцену, но — я даже в своем мире предпочитала следить за соседями по столу, особенно малознакомыми. Травить меня, конечно, никто не стал бы, но вот обнаружить, что я выполнила в беспамятстве банковский перевод тысяч на триста, я могла бы.
В процессе потребления аристократками пищи я выяснила пока одно: лопали они много, но еду брали изящно. Я успела наесться и отодвинуться от стола, а девицы все протягивали цепкие лапки. Я интереса ради попыталась так же элегантно подцепить кусок мяса, не вышло, я попробовала еще раз, потом плюнула. Я — деревенская девочка, блаженная Адриана, и где там мои трусы, не украл ли их кто?
Пошить этот бесценный предмет одежды я собиралась еще не один раз.
После обеда, к счастью, мне позволили вернуться к себе. Герцогиня посматривала на меня украдкой, но явился встревоженный Пьер и что-то сказал ей, она недовольно поднялась и ушла, а мы остались предоставлены сами себе, и тогда Женевьева — видимо, она была здесь за старшую — распустила нас по комнатам. Я подхватила трусы и была такова.
Мне не терпелось посмотреть, что слуги сделали за мое отсутствие.
Они справились. И хотя любой дизайнер интерьеров получил бы разрыв сердца в тот момент, когда распахнул дверь, как это сделала я, мне красота была не важна. Черт с ней — функциональность. Да, стену возле окна украсили тряпками, я оценила разнообразие цветов и с облегчением вспомнила, что в эти времена, кажется, еще не додумались использовать в краске мышьяк. Аляповато, но терпимо. Мебель переставили, Лили и Этель оборудовали кровати, свечи стояли теперь так, что давали достаточно света — больше, чем было вначале, когда их кучкой составили на столе. А еще, к моему величайшему удовольствию, меня ждал какой-то солидный серьезный мужик с натруженными руками. Каменщик!
Я жестом попросила его обождать и сначала показала Лили и Этель образец. Глаза обеих служанок стали в половину лица, но я видела, что трусы им понравились. Не то чтобы они представляли, зачем это носить, но мое объяснение — защита непорочности — их устроило. Я приказала нашить трусов так много, сколько получится, наспех объяснила, как примерно кроить, и занялась каменщиком.
Мужик оказался терпеливым и понятливым. Я нарисовала на листе нечто вроде буквы «Т», на перекладине изобразила букву «О», и у меня получился такой проект каменного столба с нишей, в которой должна была торчать свеча. Как раз на высоте лица — моего, прикинула я, — удобно взять свечку, если понадобится, и теоретически не должно подпалить ни платье, ни волосы. Я определила место, где поставить ночник, а каменщик, внимательно выслушав мои пояснения по поводу пожарной безопасности, только кивнул и предложил сделать еще один такой ночник, уже на другой стене, аккурат возле двери. Я нахмурилась, придав себе величавый вид, и согласилась. Он был прав — света так будет больше.
— Раз ваша милость свечей-то не бережет, — развел руками каменщик и пообещал приняться за работу уже завтра с утра.
Каменщик ушел, получив от меня задаток. Деньги таяли… Следующее, что я собиралась сделать, это заняться одеждой и посмотреть, что и как можно переделать. Мне было неудобно ходить в этих туфлях, мне было холодно, в конце концов, ничего из того, что я носила, не удерживало тепло тела как следует. Но только я взялась за сундук, оторвав Лили от раскройки трусов, как дверь открылась и вошла незнакомая мне служанка, и в руках она держала какую-то кипу ткани.
Затем замаячил Пьер, и его визит точно не сулил мне ничего доброго.
— Пусть ваша милость переоденется, — сказал он с поклоном. — Вашу милость герцогиня в покои его величества требует.
Глава семнадцатая
Отдайте мне мои трусы.
Пусть, если что, его величество окосеет, пытаясь понять, что на мне надето и как с меня это снять. Ханжой я не была, но никогда в жизни не принуждала себя к близости. Все — по желанию, по обоюдному. Что его величество вызовет у меня прилив нежных чувств, я сомневалась.
И еще я поняла, что вся та одежда, которую я носила до этого, была цветочком. Да и сейчас, как я догадывалась, это не ягодка, только завязь.
Меня раздели практически догола — совсем я обнажилась уже по собственной инициативе, продемонстрировала, как носят трусы… немного я не учла, где у меня теперь талия, и трусы оказались слегка на бедрах, и я тотчас указала Лили и Этель на эту недоработку. Потом пошло все в привычном порядке: рубаха, корсет, о, тот корсет, который на мне был прежде надет, оказывается, не напоминал скорлупу, в которой я даже дышать не могла! Юбка, юбка, курточка, накидка… ткань платья была легче, юбка пышнее, и все было открыто намного сильнее, опять-таки, я не ханжа и отдаю дань тому, что считается «модой», не в моем положении сильно усердствовать в чужом-то монастыре, но я понимала, что я банально замерзну. Красота требует жертв, мне ли это не знать, но не в виде же застуженных придатков и почек! Хотя с таким количеством юбок они, пожалуй, в безопасности. Скорее я воспаление легких подхвачу — с открытой шеей и грудью. И полуголыми руками.