Притворная дама его величества
Шрифт:
Молчание было мне ответом.
— Ладно, — сдалась я. — Найдете каменщика, я объясню ему, что нужно сделать.
Свечи на столе — романтично, но очень опасно. И — да, мне нужен, очень нужен постоянный свет. Мне есть чего опасаться. Я присмотрела в углу место, подходящее для того, чтобы выложить аккуратную нишу. Удобно зажигать свечи и в то же время не попадут ни чьи-нибудь волосы, ни одежда под шальное пламя. И если вдруг распахнут дверь, свеча не потухнет. Только бы сработало!
Я обратила внимание на Пьера. Он нервничал, я не могла понять почему. Из-за моих попыток облагородить комнату и обезопасить мое нахождение здесь?
— Ваша милость, — проблеял он как-то слишком уж робко, я не ожидала от него. — Вашу милость госпожа де Бри ждет.
О черт. Я совсем забыла об этой стервятнице.
Глава шестнадцатая
Я шла за Пьером по коридору, а мысли мои все равно были заняты благоустройством. Да, комната будет похожа на цыганский шалман, впрочем, что она и есть сейчас. Не суждено мне спать одной, но хотя бы Лили из своей кровати я выживу. Потом как-то решу вопрос, что делать с Пьером. Мне не нравилось, что он спал в моей комнате, да и охранник из него казался мне аховым, заорать и без него есть кому, главное, чтобы мне просто не мешали.
А могут, с тоской подумала я, оглядывая собравшихся в комнате герцогини девиц.
Нас познакомили. Анриетта, Мари — я хмыкнула, — Адель, Вивьенн, Женевьева — та самая, которая огрызнулась на меня вчера, вопреки собственному ожиданию, я ее узнала, — Марселин, Доминик… Были еще и фамилии, я просто кивала, половину имен я не расслышала, не говоря уже о том, чтобы их запомнить.
После всего мне опять указали на место подле ног герцогини де Бри, и Женевьеве пришлось подвинуться. Я шлепнулась на подушку и отметила, что на холеном личике Женевьевы мелькнула ненависть. Не спеши, крошка с мушкой — вот я и нашла у тебя отличительную черту, — заводить со мной вражду, лениво подумала я.
Какое занятие было у придворных девиц в те минуты, когда король был занят? Шитье. Мне так показалось. У каждой в руках были пяльцы, вокруг валялись нитки, при таком освещении — да, день уже наступил, но если бы это спасало! — лучший способ угробить зрение. И у меня не осталось сомнений, что послужило причиной такого состояния герцогини. Сидеть скрючившись в холоде и тыкать иголками — артритом и плохим зрением не отделаешься.
Говорить бессмысленно, лучше подать пример.
У меня была студия для кройки и шитья. Комната, которую мне делали профессионалы, и на них я могла положиться. Где то время? Стол, подогнанный с учетом моего роста, за которым удобно было сидеть, и стол, также подогнанный, за которым нужно было стоять. Здесь не наблюдалось ничего даже отдаленно похожего…
Но я встала, прошла по комнате, спиной чувствуя, как два десятка глаз высверливают во мне дыры. Хорошо, что даже в этом мире взглядом убивать было нельзя, иначе меня бы уже изрешетили.
Я наметила себе что-то похожее на бюро. Тяжелое, черт, конечно, но я все равно подвинула его чуть к окну, потом вернулась к девицам, по-хозяйски вытащила из какой-то корзиночки приятную белую ткань, наклонилась, взяла иголку и нитки.
Все это происходило в молчании. А я думала — мне не только не приходилось шить трусы, я в глаза никогда не видела выкройки.
Ни резинки, ни булавки, думала я рассеянно, прикладывая ткань к своему новому телу. Нет, все-таки нельзя давать Маризе столько жрать мучного и сладкого, она склонна к полноте, но овощи отвратительны и мясо несъедобно.
— Что ты делаешь, дитя моя? — елейным голоском спросила герцогиня.
— Мне видение было, — в тон ей отозвалась я, думая, не потащат ли меня после этих слов на костер. — Святая Анна велела мне сшить такое. Я не хочу перечить воле ее.
Герцогиня покачала головой, а девушки зашелестели. Но инквизитор не ворвался, и то ладно, вздохнула я и принялась за дело.
Кто-то взял какой-то струнный инструмент. Я подняла голову — кажется, Марселин, она некоторое время дергала струны и что-то тихонько напевала, а потом я услышала настоящую историю.
Пела Марселин красиво. Не в моих привычках было проникаться людьми из-за того, что они умели, никогда я не понимала тех, кто фанатеет от актеров и певцов — каждый делает просто свою работу, повар, врач или музыкант, какая разница, — но я получила эстетическое удовольствие.
Может, из-за моего рассказа, а может потому, что просто к слову пришлось, или эту балладу Марселин лучше всего знала, но я услышала историю той, кого называли святой Анной.
Жили два брата и сестра, дети богатого горожанина, и плыли они на корабле, и попали в бурю. Зачерпнула шхуна воды и начала тонуть, но жалко было шкиперу товара, и приказал он пассажиров швырять в бущующие волны. Было из кого ему выбрать, много было на шхуне небогатых людей, которым и выкупа не дать, и отпор не дать. Сказал один брат — не дело ты, шкипер, творишь, бережешь дело рук человеческих и не ценишь созданное господом — жизнь. Но не услышал его шкипер. И второй брат вырвал из рук матросов женщину, и приказал тогда шкипер выбросить первыми за борт этих двух бунтарей. И крикнула девушка, которую звали Анной, отчаянно в небеса, моля господа о спасении — не для себя, для братьев своих, детей и женщин. И решил господь — так и быть, и в благодарность за милосердие к невинным и беззащитным созданиям своим ниспослал братьям и Анне Книгу Откровений и Заповедей и повелел каждому из них создать три Ордена: тому брату, который защитил словом творения господни, Орден Справедливости, тому, кто делом защитил — Орден Возмездия, а Анне — Орден Милосердия.
Это была предыстория, а баллада оказалась увлекательной и длинной. Марселина даже периодически отпивала разбавленное вино. Святая Анна была благочестива и умна, я узнала, как появились первые монастыри, как совершались первые паломничества, как взошла Анна однажды на гору и провела там три месяца, молясь о выздоровлении матери пятерых малых детей, и господь дал ей Средство. Но возвращалась Анна, радостная, благодарящая господа неустанно, и налетел ветер, и растрепал он ткань, в которой Анна несла дар господень, и только остатки на ткани позволили вылечить женщину, а что за Средство — никто так больше и не узнал. Огорчился господь, что Анна не сберегла дар, и хоть простил ее, но нового Средства не дал…
Марселин слегка осипла, баллада завершилась вознесением Святой Анны на небеса, а я рассматривала получившееся дело рук своих. Девушки сдержанно охали и разгибались, завистливо поглядывая на меня. А я думала, как удачно выбрала имя святой. Прямо как знала. А ведь я даже не задумалась: имя само мне прыгнуло на язык. Сработала память тела? Мне стало смешно от этой мысли, но ведь так может быть? Если Мариза имела привычку все время поминать сию Анну, язык мог просто… совершать привычные движения. Вошел в резонанс с новым мозгом, вышло неплохое взаимодействие.