Притворная дама его величества
Шрифт:
Мужик оказался не мужем и не отцом ребенка, а все-таки доктором. Это я поняла по тому, как он расторопно полез осматривать Жозефину.
— Руки! — крикнула я, но на меня, конечно же, никто не обратил внимания. — Руки вымыл?
С таким же успехом я могла бы спрашивать китайца по-эскимосски. Но доктор свое дело знал. Он быстро распорядился привести слуг и вынести Жозефину куда-то.
— Что вы собираетесь делать? — схватила я доктора за рукав. — Ее можно спасти?
— Нет, милое дитя, — ответил доктор так покровительственно,
Я на секунду прикрыла глаза. Все сериалы, которые я видела, были про современность. Стимуляторы, стерильные операционные. Что угрожало жизни Жозефины кроме сепсиса и…
— Руки, — быстро сказала я. — Мойте руки. Мойте руки спиртом. Есть спирт? И еще… — Должно было быть что-то еще. — Вы будете извлекать младенца из чрева?
Крик Жозефины заглушил мои последние слова, но доктор расслышал. Лицо у него было странным, но я списала это на то, что он не предполагал услышать такие советы от какой-то девицы без юбки.
— Да, дитя, — протянул он удивленно. — Откуда вы знаете?
— Вы должны зашить матку. Понимаете, нет? Она не заживет сама. Вы должны делать все чистыми руками и зашить матку. Тогда у нее будет шанс.
Где я это читала и откуда оно всплыло в моей памяти? Главное — вовремя. Я даже вспомнила имя врача, который первый начал делать кесарево сечение живым женщинам в нашем мире: Амбруаз Паре. Видимо, здесь этот этап уже миновал, потому что врач знал о кесаревом сечении, но пока они не додумались до того, до чего и у нас дошли не раньше девятнадцатого века. Удалять матку, а позже — зашивать ее. Сможет ли он ее зашить?
— Не сможете зашить, удалите. У нее уже есть двое детей и будет третий. Но если оставите разрез, она умрет.
Это было странно, но доктор, хоть и смотрел на меня так, как смотрел бы шеф-повар на того, кто взялся ему рассказывать способы чистки моркови, вполне вежливо мне кивал. Я сказала себе — он согласен и он прислушается, а не просто решил от меня отвязаться. Если бы он не придал моим словам никакого значения, он бы просто ушел, не дослушав, но он принял к сведению. Надежда была.
Туалет опустел, только какая-то девица решила, что хуже не будет, если она тоже сделает насущные дела. Я вышла и, к своему удивлению, увидела Пьера. Он стоял в той же позе, в какой я его и оставила, и этот человек был непрошибаем. Опасен, подумала я, он мне очень опасен. За попыткой спасти жизнь и младенца, и матери я забыла о том, что мне самой угрожало.
— Вы бы оделись, ваша милость, — заявил он, оглядев меня с ног до головы, и я только сейчас вспомнила, что сняла свою юбку, чтобы не слишком ее изгваздать.
Пришлось вернуться. Совсем спасти одежду не получилось, но, к счастью, испачкала я в основном ее внутреннюю часть, и хотя надевать на себя это было противно, выглядела я снова прилично. Потерплю.
Я вышла, и мы двинулись дальше.
Дворец был… да, бедноват.
Мне пришлось побывать на знаменитой даче Сталина. Нет, в отличие от окружавших меня туристов, я была равнодушна к этому этапу истории. Что было, то было, меня не пугал и не восхищал «дух», мне в принципе было без разницы, кто там жил. Мне было интересно — как жил. Как не сбегал из этого места. Потому что ни грошовый мотель, ни больничная палата, ни общая спальня пионерского лагеря не могли сравниться с помещениями — никакими. Есть такая характеристика — «никакой». Как будто вокруг ничего нет, что видел, что не видел, неважно, каким деревом отделаны стены и что в окнах хрусталь вместо стекла. В квартире завзятого холостяка, где только матрас и килька в банке на старой газете, больше жизни и больше воздуха.
Вот этот дворец был таким. Как та самая дача, и тогда я сказала экскурсоводу — представляете, я нашла новое значение выражению «казенный дом». Дворец тоже казенный дом, словно ту дачу перенесли на три века назад и расширили странной магией, напихали в нее людей, но забыли вдохнуть в нее нечто, что делает коробку — домом.
Не вазочки, фотографии или обои в цветочек. Нет. Забыли дать дому хозяина, человека, людей, даже в тюремной камере, вероятно, не так безлико, что есть, что нет. Дворец на меня давил, да и дворцом я его не могла назвать. Здание. Помещение.
А вот возле дверей, где Пьер остановился, ощущение это пропало. Везде были проходные комнаты, анфилады, казалось, негде найти приют, а эти комнаты были отгорожены от внешнего мира.
Королевская спальня?..
Глава тринадцатая
Двери открылись. Я оказалась внутри.
И пропало ощущение казенного дома. Тут была хозяйка, и я ее видела. Высокая статная дама в роскошном платье, с жестким, неприятным лицом, окруженная толпой одинаковых девушек.
Лицо герцогини де Бри могло бы заставить поежиться бедняжку Маризу. Такое лицо бывает у директрис школ, и я видела эти лица. Каменные — с учениками и их родителями, подобострастные, когда в поле зрения появляются спонсоры. Я была таким спонсором… пару раз, на большее меня не хватило, после второго раза я учинила скандал, потому что вся техника осела не в классах, а в квартирах и кабинетах учителей, но в основном — у директрисы…
— Вот и ты, дитя мое, — проскрежетала дама, а я кивнула. Кого ты еще ожидала увидеть тут, старая сводня?