Притворная дама его величества
Шрифт:
— А я хочу найти Средство, — выпалила я и прикусила язык.
— Все хотят, — королева отступила в исповедальню. Маленькая, очень уютная комнатушка, отделанные деревом стены, свечи, свитки. И тепло. — Ты же читала? «Отыщет тот, чьи руки чисты, кто ведает, как огонь бьет, кто мыслит, как птица летает, кто верно хранит, кто меру знает». Ты ведаешь, как бьет огонь?
Королева села. Ее золотистые волосы сияли в свете свечей, она была маленькая, хрупкая, совершенный ребенок, и против собственной воли я совершила преступление: протянула руку
Я помнила прочитанную когда-то историю о королеве, прикасаться к которой не дозволено было никому, и когда лодка с нею перевернулась, она так и утонула: все придворные стояли на берегу, и никто не решился нарушить запрет. Или это была понесшая лошадь? Разница, впрочем?..
Хороший тут у меня тамада и конкурсы интересные. «Остаться в живых» называются. А София взглянула на меня удивленно, но ничего не сказала.
— Почему вы здесь, ваше величество?
Как говорится, сгорел сарай — гори и хата. Ну раз уж я явно нарушила с десяток-другой приличий, почему бы и не продолжить?
Я понимала, что она мне может и не ответить. Но что могло заставить ее сбежать ото всех туда, где нет ни единой живой души? Не особо тут люди были набожны… кажется.
Хотя поди знай, конечно, одернула я себя. Может, как раз и набожны.
— Здесь тепло, — опять улыбнулась София, — и здесь господь. И святая Анна, и святой Себастьян, и святой Мартин. Это единственное, что у меня осталось от… от дома.
Губы малышки дрогнули, а в следующую секунду я уже прижала ее к груди, рыдающую беззвучно и горько. Поток слез вмиг намочил ворот платья, плечи малышки вздрагивали, и я подумала — эта девочка даже излить свою боль никому не может. Маленькая, одинокая, напуганная, озябшая, тоскующая по родине. Насколько жестоки здесь люди, что так обходятся со своими детьми? Сколько ей было лет, когда она попала сюда?
Подобные браки не только в моем мире были нормой. В каком-то смысле удобно: берешь девочку в дом, учишь, кормишь, растишь себе так, как надо. Подрастет — и брак тогда будет свершен как должно. А еще до консуммации не всегда доживали… мужья. Болезни, дуэли, войны.
Наплевав совершенно на то, что, кажется, я даже прикасаться к ней не могу, я гладила ее по голове. Свитки мешали, я пристроила их сначала на коленях, а потом на столике, где лежали другие такие же свитки. Я отодвинула пару свечей, убрала свободной рукой выбившуюся из прически прядь. И ничего не говорила, маленькой Софии не нужны были мои слова.
Наконец она всхлипнула и отстранилась. Я приподняла ее лицо за подбородок и утерла пару оставшихся слезинок. София молчала и не опускала взгляд, в котором не было ничего королевского.
— Здесь так холодно, — проговорила она. — Здесь так много людей с холодными лицами. А на моей родине солнце светит прямо в окна дворца и море такое разное-разное… В Клейдарии все иное. Мы пьем терпкое вино и кормим чаек теплым хлебом. У нас веселые песни и легкие одежды, а матери любят обнимать своих детей. А во дворце стоят обнаженные статуи.
— Серьезно? — глупо спросила я. Не то чтобы я не видела голых статуй, но не ожидала, что они есть в этом мире. Хотя почему, собственно? Наверное, потому, что я их тут не видела, ответила я сама же на свой вопрос.
— Клейдария колыбель веры, — София, как мне показалось, немного обиделась. — Святая Анна и ее братья родом из Полисов, и отец их был известным меценатом. Это здесь, — добавила она мстительно, — вы боитесь красоты тела, потому что души слабы. Мой отец говорил, что это от холода. Мне так не хватает солнца…
— Мне тоже его не хватает, — вздохнула я, ну и надо было ей что-то сказать. — И солнца, и моря.
Тьфу, черт.
— Ты видела море?
— На картинке, — поспешила я поправиться. — Оно красивое.
Красивое, и ты права, малышка, оно разное, каждый день разное, и всегда — живое. Море дышит, забивает нос солью так, что порой перехватывает дыхание, и лижет длинными языками гальку, шуршит, что-то шепчет. Я многое могу тебе рассказать о морях, и у нас есть страна, очень похожая на твою родину. У меня ведь есть дом на одном из ее маленьких островов. Знаешь, о чем я сейчас жалею больше всего? Что я была там всего два раза…
— Вас не будут искать, ваше величество? — осторожно спросила я. Я сейчас слишком персона нон-грата, как бы я своим присутствием не навредила ей.
— Конечно, будут, — пожала она плечами. — Потом кто-нибудь обязательно скажет, что я нахожусь в церкви. Ты же видишь, что здесь никого нет, потому что здесь я. Никто из придворных сюда не придет. Только священник.
Если я могла облажаться в очередной раз, я это сделала с неизменным успехом. Вероятно, пока ее величество молилась, никто не имел права ее тревожить.
— А ты пришла, — заключила София и нахмурилась. — И ты хочешь в орден и хочешь найти Средство. Ты ждешь пострига?
О, я была бы не против. До того, как эта кроха расплакалась у меня на груди. Бедный ребенок — ладно, подросток по нашим меркам, но для меня, женщины пятидесяти лет, зрелой даже по мнению Всемирной Организации Здравоохранения, на что уж они продлили молодость! Средство Макропулоса — просто бумага с печатью.
— Я об этом не думала. Но монашество — хороший выбор.
— Тогда как ты посмела сюда войти?
Теперь на меня смотрела ее величество. Нахмуренная, недовольная тем, что кто-то осмелился ее потревожить. Но, как ни странно, она не потребовала, чтобы я тотчас вымелась вон.
— Кто ты такая?
Хотела бы я это знать.
— Меня привезла сюда герцогиня де Бри, — промямлила я. София знает, кто это?
— Старая змея.
Знает.
— Тебе нравится здесь?
— Нет, — без промедления ответила я и прибавила: — Ваше величество.
— Придворная дама, — королева чуть поджала губы и отвернулась. — Притворная. Такая же фальшивая, как все здесь.