Притворная дама его величества
Шрифт:
— Неправда! — воскликнула я и поняла — это уже не Мария, это Мариза. Наивная курочка, что ты несешь, не забывай, перед тобой королева! — Я… я знаю, что вам нелегко. Я знаю, как это бывает. Когда у тебя нет ничего, терять нечего, а у вас было все. Вам намного сложнее, чем было когда-то мне…
София продолжала хмуриться. Неудивительно, я же брежу, какое «все», что было у этой деревенской простушки, кроме чужих туфель, которые надо разнашивать?
— Я знаю, что такое семья. Которая тебя любит.
— Но она отправила тебя во дворец, — заметила королева. Нет, малышка отнюдь не глупа, в ее юной головке зрелые мысли. И что сказать ей в ответ? Что ее семья тоже отправила
Она величественно покачала головой. Жест вышел очень взрослый для такой молоденькой девушки.
— Иди, — повелела она и указала на свитки. — Возьми Книгу. Она твоя. Иди, пока никто не спросил, как ты посмела войти сюда.
Возможно, ей было достаточно этих коротких двадцати минут. И все же этого ребенка готовили быть королевой еще с колыбели, минута слабости была ей забыта, и хорошо бы, она простила мне то, что я оказалась этой минуте свидетелем.
Я взяла свитки, присела в очередном поклоне и вышла, прикрыв за собой дверь. Ощущение у меня было странное — словно я была не в исповедальне, а еще в одном мире. Странная девочка, несчастная и одинокая, кажется, имя София значит «мудрость». Здесь тоже?..
Пьер как приклеенный ждал, пока мне надоест возносить молитвы. На свитки он глянул, но ничего не сказал. Он довел меня до моей комнаты, молча, как палач или судебный пристав, снял ожерелье и, как мне показалось, в эту ночь даже не ночевал на своей новой постели у двери моей спальни.
Что-то с этого дня пошло сильно не так.
Глава двадцать первая
Дни мои потянулись однообразно.
Ночи были наполнены покоем и даже комфортом, насколько можно было о нем говорить. Я еще несколько раз прогрела платья, на всякий случай перетрясла кровать, ежедневно посещала ванную комнату, но в целом была удивлена, что вши не являлись такой уж большой проблемой. Или я вовремя спохватилась, или здесь это было скорее исключением, а мои почесывания — результатом нервов. Тем более что следов от укусов я на себе не видела.
Я вставала, проводила себя в порядок, молилась, потом, как заведено, шла в покои герцогини де Бри и шила. Шитье было абсолютно бессмысленным ритуалом, способом занять руки девиц, ну а я использовала бесценный ресурс — время — с толком. Через пять дней у меня была уже «неделька», и несколько трусов сшили Лили и Этель. После обеда я уходила к себе и читала Книгу Откровений и Заповедей.
Я выучила молитвы. Где-то на третий день я обнаружила, что Этель очень приятно поет, и теперь мы молились под музыку. Оказалось, так тоже можно, а запоминать песнопения намного проще. Кроме молитв, были аналоги наших псалмов, и часть историй из Книги я уяснила как песни. Понемногу я набиралась знаний — и ждала, просто ждала.
У меня появился относительный уют, относительно обустроенный быт, каменщик сделал все, о чем я просила, я больше могла не опасаться, что кто-то неосторожно заденет свечу и мы все сгорим к чертовой матери. Лили, очень смущаясь — и я так и не узнала, где она ее взяла — принесла соль, и наш ужины стали похожи на нечто съедобное. Соль приходилось экономить, воду кипятить ежедневно, но можно сказать, что едой мы теперь не давились — по крайней мере я.
И, конечно, я не смогла удерживать в комнате оптимальную температуру хотя бы в двадцать желаемых градусов, но около семнадцати было точно.
Я вытряхнула свой гардеробчик и пару вечеров была занята тем, что придумывала, как его переделать.
У меня совершенно не было денег.
Последние деньги я потратила на ткани, из которых нашила прокладки. Сшивать материал в несколько слоев бессмысленно, его невозможно будет отстирать, и я долго крутила свои безумные чертежи, пока не сообразила. Мне нужен чехол с завязочками, который легко и просто выполоскать, и отрезы, которые я буду вставлять в этот чехол. Мне подфартило, и опытный образец я смогла испытать на Этель уже в ближайшие дни. Для чистоты эксперимента я пожертвовала ей одни трусы, два чехла и четыре отреза. В чехол закладывалась тряпочка, сам чехол привязывался к трусам… неудобно, но лучше, чем то сооружение, которое было у меня поначалу, и гораздо надежнее. Этель выяснила, что прокладки легко менять, не так сложно отстирывать и — вуаля! — узнала, что такое кипячение. Вечером пятого дня я с чувством глубокого удовлетворения взирала на веревку, на которой была натянута прикрывающая туалет шторка и болтались выстиранные и прокипяченные трусы, чехол и отрезы.
Как человеку мало для счастья, думала я. Всего лишь — чтобы что-то сработало. Ну и Пьер, который зашел и пулей вылетел, только и видели.
Это было начало, я ожидала отдачу вложений, и она не замедлила себя ждать.
К выходному я засадила девушек шить трусы, чехлы и прокладки уже на продажу. Светские дамы то ли еще не получили информацию, то ли считали все происками Тьмы, то ли полагали, что я умалишенная и нет ничего лучше доброй старины, но вот дворцовая прислуга оказалась не настолько ретроградна и быстро оценила все преимущества. Может, конечно, служанки не говорили на интимные темы с госпожами, это я допускала тоже, но скорее всего, зная эту категорию людей — пронырливых, хватких и умных — они решили сперва обеспечить трусами себя, а потом уже как бы исподволь доложить о новинке аристократочкам.
Я долго думала, могу ли я продавать трусы. Пришла к выводу: мне лично не стоит, но Лили и Этель можно дать заработать. Строго-настрого наказав не выдавать технологию — хотя я понимала, что здесь можно снять сливки только первые месяца два, потом растащат и будут гнать реплики, — я обещала девушкам семьдесят процентов от каждого проданного изделия. И казалось бы, что тридцать процентов — немного, но в моем мешочке зазвенели монеты.
Каково же было мое удивление, когда пришла взволнованная Этель и принесла целый рулон прекрасной ткани. И я как стояла, так и села, когда Этель пояснила, что на каждых трусах, чехле и отрезе надо вышить инициалы ее величества. От шока я отошла быстро, но мне требовалось расширять мой пошивочный цех…
С выкройками дело обстояло погано, но я нашла выход. Лили отнесла отрез ткани портному, и он раскроил нам мужские штаны. Я приказала запереть дверь, Этель — разоблачиться и, обколов бедолажку со всех сторон, занялась подгонкой. Это заняло у меня целых два вечера и еще вечер девушки собирали дамские штанцы в единое целое, но — есть в жизни счастье, повторяла я — наутро я отправилась в покои герцогини уже в подобии штанов под платьем. Мне, тысяча чертей, наконец-то было тепло!
Герцогиня в этот день слегла. И пока я наяривала на отрезе королевские инициалы и размышляла, как развивать свое производство, ко мне, смущаясь, подошли Адель и Доминик и попросили принять их в компанию. Этель была кузиной служанки Адель и успела все-таки разрекламировать удобные вещи и среди господ.