Притворщик-2, или Сага о «болванах»
Шрифт:
— Считаю нецелесообразным, — достал из футляра очки и принялся задумчиво протирать стекла. В последнее время среди высшего руководства Управления стало модным таскать стекляшки на носу и завязывать галстук двойным виндзорским узлом. — Отказать.
— Понятно.
— И, потом, что значит сложная оперативная обстановка? — нажал кнопку на селекторе. — Кофе, пожалуйста, — помедлил и добавил: — Два кофе.
— Его пытались захватить.
— Но не захватили же.
— Это не так просто.
— Постарайтесь его успокоить, — дождался кофе и принялся со вкусом дегустировать. — В нашей работе нет места для паники. Пока все идет по плану. В целом к его действиям особых претензий нет. Кстати, он ознакомлен с целями операции?
— В части, его касающейся.
— Отлично, пусть продолжает действовать. Передайте Скомороху благодарность лично от меня. Думаю, ему будет приятно.
— Просто уверен в этом.
— Когда следует ожидать конкретных результатов?
— Думаю, в самые ближайшие дни.
— Отлично, — начальник допил кофе и решительно отставил чашку в сторону. — Что-нибудь еще? — так он обычно намекал на необходимость очистить его кабинет и перестать отвлекать от решения стратегических проблем.
— У меня все, Всеволод Дмитриевич, — подчиненный тонкий намек понял. Встал и направился к себе, в более скромный кабинет через три двери налево по коридору. До конца рабочего дня оставалось еще два часа. Вполне достаточно, чтобы провести совещание с начальниками отделов, кое-что набросать в рабочей тетради и, что самое главное, зачеркнуть еще один, отданный службе день, в настенном календаре.
— Держите меня в курсе.
— Есть.
Глава 16
Дичь и охотник
Сначала я услышал музыку, если, конечно, так можно было назвать звуки, издаваемые неумело насилуемой гитарой. Нечто подобное изображал в годы моей нежной юности сосед по двору Шурик Юрзицкий. В конце семидесятых он поступил учиться на военного переводчика и сразу же почувствовал себя старым солдатом. Приходя домой в увольнение, шлялся по двору исключительно в форме или в некоторых ее фрагментах типа галифе с сапогами и наброшенном на хилые плечи защитном кительке. Любил посидеть на скамеечке возле песочницы, показать всем себя, такого военного, побренчать на гитаре. Что-нибудь вроде:
Когда я молоденьким юнкером был, Я очень военную службу любил. Кресты и медали блистали на мне.…Дальше шла откровенная и дурная похабщина. Впрочем, через год он окреп морально, перестал материться через слово, зато принялся щелкать каблуками и повторять к месту и нет «Честь имею». Уже тогда многие юные военные любили косить под «белых». Не под «комиссаров в пыльных шлемах», заметьте, а непременно под разных там корнетов, поручиков и ротмистров. И песни он стал петь исключительно про Голицына с Оболенским. Недавно по телевизору показывали одного дядю, тот рвал на груди тонкий батист и божился, что сам ее написал. Верилось с трудом, этот самый хит лично я имел счастье слушать с граммофона, а пластинка по возрасту годилась самозванцу в прабабушки.
Потом глаза открылись, я огляделся, ба, картина из серии «Попался, барыга», Россия, начало девяностых. Я валялся на полу, пристегнутый правой рукой к батарее. Протер неокольцованной конечностью физиономию и задумчиво почесал затылок, постепенно приходя в себя.
Получается, что вырубили меня в гостинице и приволокли непонятно куда. Вырубила явно не горничная, в смысле, не та девица, которая ее изображала, а тот, кто находился в тележке. Посмотрел на часы, опаньки, получается, что я провалялся в отключке почти час. Значит, либо меня потом обработали шокером вторично, либо с самого начала охреначили дикой силы зарядом.
Итак, что мы имеем? Ничего мы такого не имеем, имеют нас. Валяюсь, вот, в какой-то комнате вместо того, чтобы… Стоп, об этом не думаем. И, вообще, если я правильно просчитал ситуацию, очень скоро меня начнут старательно обижать и интенсивно допрашивать, может быть, даже с химией. Самое время загружать сознание какой-нибудь ерундой. Подумаем-ка мы о чем-нибудь приятном, например, о карнавале в Бразилии: самба, мамба, скудно одетые мулатки, пляж… На самом интересном месте меня прервали. Дверь отворилась, крепкий мужик моего приблизительно возраста подошел и остановился в нескольких шагах. Даже если бы я был в полном порядке, шансов дотянуться до него и попытаться похулиганить, не было.
С минуту мы молча любовались друг другом.
— Ты в порядке, парень? — только американец может задать такой идиотский вопрос.
— Тебя когда-нибудь глушили шокером? — поинтересовался я.
— Было дело.
— Тогда, чего спрашиваешь?
— Просто так, для разговора, — он отомкнул браслет наручника, завел мои руки за спину и зафиксировал. — Пошли, с тобой хотят немного поболтать, — легко поднял меня за шиворот и подтолкнул к двери…
— Садись, — я уселся на массивный стул с высокой спинкой и принялся с интересом осматриваться.
Комната как комната, светлая просторная. Окно с видом на море. Молодой парень, явно «латинос», нервно курит, прислонившись к подоконнику. Прямо передо мной — массивный письменный стол, за которым располагается коротко стриженый поджарый мужик, лет на восемь меня постарше. Диванчик в углу. Все.
— Кофе, — сказал он, мой конвоир кивнул и вышел.
— Черный, с двумя кусочками сахара, — попросил я. Сидящий за столом хмыкнул, мачо у окна грозно нахмурился.
— А вы шутник, Евгений, — человек за столом раскрыл мой паспорт и принялся его изучать. — Скажите, это ваше настоящее имя?
— Конечно, — честно ответил я, — прошу прощения, мне не совсем понятно…
— Все тебе, Женя, понятно, — мой собеседник перешел на русский, — давай разговаривать.
— О чем?
— О многом. Я буду говорить на вашем языке. У меня практики не было очень давно. Как тебе мой русский?
— Никак.
— Sorry?
— Русский никогда не скажет «Не было практики очень давно».
— А как надо?
— Иначе.
— Спасибо за разъяснение, — он перешел на родную мову. — А скажите мне, Евгений, что вы делаете в этой стране?