Привиденьевые
Шрифт:
Это всё происходило примерно вот так: на футбольной площадке расставляли ветхие стулья, выращивали на решётках страшные картонные цветы и надрывно орали ностальгические песни в шуршащий микрофон с отпадающим проводом. Дети читали-забывали стихи, старшеклассницы танцевали цыганочку, размахивая раннеспелыми сисями, учителя в бумажных «ушках» скакали персонажами наркотических сказок. После официальной части все плелись на большой фуршет, где взволнованно, с речами, спиритизировали за родину (иногда за войну, иногда за мир). По старинной традиции героев уносили домой на руках – оно же: чествовали.
На праздниках каждый имел возможность «забавно опозориться»: рухнуть на общий стол, рассказать производственный секрет или припасть к чужой женщине/мужчине. Тут же появлялась питательная среда для возникновения сплетни. Сплетня концентрировалась в пространстве и потом ещё неделю-две работала вкупе с федеральными новостями, плотно заполняя сознание мирского жителя. Это всё было привычными видами развлечений – провоцировать сплетни и разносить слухи, как бактерии.
– За что эти люди получали деньги? Когда они всё же работали? – встаёт перед читателем резонный вопрос, и тут же появляется не менее резонный ответ. Иногда в свободные от выходных дни привиденьевые и живчики действительно вынуждены были некоторое количество часов корпеть над бумагами, двигателями, порядками – в зависимости от вида деятельности. Впрочем, им не приходилось надолго прерывать свой досуг: к позднему обеду многие уже оказывались свободны и возвращались к своему естественному занятию убийством времени, брали прицел и шли в бар, или же, трогая звенящую печень, оставались дома со своими выстроенными-поперёк-горла родными.
В семьях один был достоин другого. У мужчин личное пространство ограничивалось пузом, дамы были пышные, с повидловой начинкой в голове. Люди жили в одной квартире, имели общее имущество, а любовь как бы подразумевалась. Но день за днём «самые близкие люди», следуя общей политике обращения с человеком, выкорчёвывали друг из друга определяющие качества.
Семьи загнивали тихо, скромненько источали зловония и разлагались чаще всего на алкоголика, истеричку и эмо-детей. Кошки выбрасывались из окна и уходили ко львам в лес, если по пути не бывали съедены голодным прохожим.
Мужчины всё чаще прятались в своём клубе домино. В клуб вступить было не так уж и просто. В высший эшелон могли попасть только спиритически активные люди с опытом настольных игр, обладающие крепкой логикой и здоровой интуицией. Только пройдя такой пристрастный отбор, человек получал право участвовать в грандиозных побоищах чёрными прямоугольниками на большом уличном столе. Иногда корифеи устраивали чемпионаты в термах – попасть на эту битву было настоящей удачей. Термы были безопасны в смысле прослушки, так что тут можно было вдоволь разглагольствовать о предназначении дубль-пустышки, под которой подразумевался злополучный мутант-инженер, не способный справиться с обычным лифтом.
Женщины в домино не играли и в термы не ходили. Иногда в качестве увеселения они расстилали плед на цементной крыше первого корпуса, садились на него, тянули тёплое варенье и обсуждали новые блюда, которые приготовили на неделе. Женщины не говорили о политике, не читали новостей, не третировали неудачников, не падали с пьедесталов и никогда к ним не подходили. Они называли друг друга «курицами» за спиной, нанизывали на насесты образно, но сами общались так: кудах-кудах. Острые языки были бы хороши внутри таких ртов, но нечем было точить – всё время что-то жевали.
Вот так: от стены до стены – доброе тепло, а в нём жил гуттаперч – восковые личности. Тоже сказать, ну и чем плохо? Всё было дано, и каждый просто защищал эти данности.
Так и шло: забавы и море. Сначала веселье, потом – море. Иногда по выходным ездили все вместе смотреть на огромную рыбу. Рыба была невероятных размеров и выплывала в тот самый момент, когда на неё шли смотреть. Кто-то говорил, что это кит, но большинство не были с этим согласны, они считали, что киты не могут подплывать прямо к берегу и не бывают шириной с горизонт. Так что это вряд ли был кит, но какая-то не менее красивая и большая рыба. Одно было очевидно: рыба любила рассматривать мирских работников не меньше, чем они её.
На курорте с собачьим именем «Шай-Шай» люди останавливались в больших двухэтажных домах со встроенными в пол бассейнами, вмонтированными в стены живыми ящерицами, включённой в цену радостью за сегодняшний день. Отдых происходил по знакомой и понятной схеме. Женщины готовили, мужчины спиритизировали, потом спиритизировали все вместе и к концу третьего дня, когда все более-менее приходили в порядок, люди большой толпой отправлялись смотреть на гигантскую красивую рыбу. Каждый раз они хотели изменить схему: сначала увидеть рыбу, а потом радоваться за сегодняшний день. Но жизнь текла по своим правилам.
– –
Матрёшки расходились просто отлично. Бах сильно подозревал, что всё дело в универсальном человеческом образе свечей. Он был почти уверен, что эти восковые фигуры используют в магических обрядах жгучими ночами: греют в тёмных лесах под песни ветров и голоса девственниц первой крови, замышляя поход на врага или дьявола, плавят в пропитанных духами смежных пространствах – насылают болезнь или смертное уныние на целые деревни. Этого ничего нельзя было запретить.
Но это было можно увидеть.
– Колдовство.
Что? Ну перестань, перестань. Навязчивая идея зарождалась постепенно. Он тестировал новую партию товара, и как-то его вдруг озарило, ему приспичило или присвечило исследовать местную индустрию магии, понять её сущность. И поэтому теперь он из кожи вон лез, чтобы забронировать какой-нибудь смелый мистический тур в густую темноту африканского бытия.
Вылез из кожи – это раз. Затем расставил мысли-приманки по углам, подключил поле желания – максимальная мощность. «Теперь ведьмаки набегут только так», – задумка в статусе приглашения.
Он никак не боялся этих товарищей, у него было дело к ним – парочка вопросов. Бах всё думал об этих странных происшествиях в посольстве, всё пытался раскусить волшебный орех, в котором скопилась тайна. Почему люди становятся зашоренными и пришибленными после встречи с этими ангелами из автобуса? Что там происходит?
Любопытство. Бах чувствовал себя вляпанным в какой-то общий процесс, сути которого не понимал. Конечно, можно было, как другие, завязать память в узел, оставив блаженство и улыбочки на виду, но у него так не вышло: «Люди же изживаются, уродство, уродство».